Театральная площадь - стр. 15
«Виноградовы – 4 коротких звонка».
За дверью залаяла собака, судя по голосу, маленькая, но напористая. Кто-то прикрикнул на нее, потом по полу зашлепали задники домашних туфель, потом вяло перебросились репликами два или три невидимых человека, потом послышались легкие стремительные шаги, загремел отпираемый замок, и дверь распахнулась. На пороге стояла старшеклассница в коричневом школьном платье и черном фартучке. Темные косы ее спускались до пояса. Алые и белые пятна странным образом чередовались в ее свежем миловидном личике. Темные, чуть навыкате глаза вопросительно уставились на гостя.
– Оперуполномоченный Опалин, по поводу заявления о пропаже человека. Вы родственница Павла Виноградова?
– Да, я Ляля… то есть Елена. Я его сестра. Проходите, пожалуйста…
– Мама ваша дома?
– Мама… да.
– Мне придется задать вам обеим несколько вопросов. – Он произносил скучные казенные фразы, не пытаясь сдобрить их улыбкой, но и не уходя в чрезмерную сухость. Кое-кто – к примеру, мальчик, оказавшийся в коридоре, или высунувшаяся из комнаты немолодая полная женщина с шалью на плечах – вполне мог бы счесть Опалина бессердечным типом, но он отлично знал, что на взбудораженных, взвинченных людей официальный тон может подействовать успокаивающе. Видя, что краснота стала мало-помалу уходить с лица Ляли, он понял, что достиг цели.
– Конечно, мы вас ждали… И мы все расскажем… Просто мы уже не знаем, что думать… Павлик никогда так не поступал… – Ляля выпаливала фразы скороговоркой, в промежутках бросая на Опалина быстрые взгляды, в которых надежда и тревога странным образом мешались с любопытством. – Вы будете снимать пальто? Вешалка в коридоре… Бетти, фу! Бетти, уйди… Ваня, забери ее!
Собачка, выбежавшая из комнаты за мальчиком, пару раз для острастки гавкнула на Опалина, после чего маленький вихрастый тезка Ивана взял ее на руки и унес. Снимать верхнюю одежду Опалин не стал – общие вешалки в коридоре не внушали ему доверия еще с тех пор, когда он работал в отделе по расследованию краж. Пожилая гражданка с шалью на плечах скрылась у себя, на прощанье бросив так, чтобы ее все слышали:
– И зачем только милицию тревожат? Ясно же, что все из-за женщины… Любовь! Что с ним могло случиться?..
Она включила радио, по которому передавали какую-то научно-популярную лекцию. Следуя за Лялей до комнаты Виноградовых, Опалин машинально отметил про себя, что соседка через минуту выключила радио, а вместо него завела патефон.
– Мама! Вот… из милиции пришли…
Уют. Бесподобный, неподражаемый уют! Для Опалина, который с отцом-швейцаром долгое время жил под лестницей, а потом мыкался по знакомым, ночевал, бывало, на вокзалах и даже на улице, уют имел значение первостепенное. И можно, можно, конечно, унизиться до перечисления: на окнах – кисея и лимонно-желтые занавески, всюду салфеточки, дивная старая мебель надраена до блеска, на угловом столике – клеточка, и в клеточке порхает солнечная птица – канарейка; но вовсе не сумма предметов создает то неуловимое, что зовется уютом. Впрочем, Опалин сразу же забыл о нем, как только поймал взгляд женщины, полулежащей на диване, и уловил запах валерьянки. Раскололся уют, дал трещину. Был сын – и исчез.