Те, кого не было - стр. 8
– Я с этой жить не буду! Сказал же.
– Не будешь? – голосу Голика начинает отдавать писком.
Конечно буду. А куда я денусь? Не назад же мне возвращаться.
Но Голику все равно не признаюсь. Пусть попереживает. Мог бы и поменяться вообще!
Я же с ним обедом меняюсь, когда перченое дают.
ТАИСИЯ ПАВЛОВНА
Комната хорошая. Со шкафом. А я волновалась – какая будет. Думала, хуже моей.
Но эта почти такая же. Только вместо берез на картине ели.
Смешно даже. Картина в том же углу висит. В правом. Я сижу и смотрю на нее, как будто между нами магнит. Что-то пытаюсь понять. Про нас и про них. Получается, мы одинаковые?
Вот их дом. А там наш. С картинами в правом углу.
Здесь и обои как у нас пахнут. Совсем одинаково. Я три раза понюхала, чтобы понять. И догадалась!
Картины – это просто игра такая.
ПЕТРОВИЧ
Совместножительство! Нет, Голику и правда книгу пора писать. Такое придумать!
Хотя – а как еще это назвать?
Я бы маразмом назвал. Старых и малых под одной крышей селить – это только идиоты могли такое придумать. Совместножительство. Тьфу ты!
Я Голику сказал: ты давай поплачь еще! На эти его лобызания.
Он как узнал, что я остаюсь, – сразу кинулся. Не с утеса хотя бы, и то хорошо. Обниматься!
Вот я и сказал про «поплачь». Что я, баба, что ли, – с мужиками обниматься?! Ну хлопнул его по плечу раз-другой. А то еще и правда заплачет.
ТАИСИЯ ПАВЛОВНА
Лидочка говорит, что в моем возрасте нельзя всё держать в себе. Нужно иногда плакать.
Но я не могу. Я хочу, а слез нет.
Николаева из второй ревет, как динозавриха, у которой детеныша отобрали. Несправедливо, да? Это же у меня дочу отобрали, а ревет почему-то она. Может, меня подменяет?
Я села на кровать и молчу. Думаю: ну зареви уже! Может, продышишься.
Я давно не дышу. Вдох еще могу, а назад, чтобы выдохнуть, не получается. Хожу как кит – воздуха в пузо набравшись. Лидочка даже испугалась раз. Всполошилась, что у меня… брюшная грыжа! А врач послушал и сказал – «неваренье».
Я сразу нашего Барса вспомнила. Как он харкал костями. Мама ему острого даст, а он потом всю ночь жалуется. А бабушка маму ругает. Говорит: вот, пожалуйста. Теперь у него из-за тебя… вот это. Неваренье!
Бабушка старая была. Забывала всё. Как я сейчас.
Но ее я никогда не забуду.
Может, все и правда так, как врач сказал.
Что у меня эта жизнь никак вареньем не становится.
ПЕТРОВИЧ
У Голика опять несварение. Конечно, так жрать! Еще и фасоль.
Пошел к медсестре за углем и эту – страхоидолшу – встретил. Говорю, ты бы хоть в помещении шапку снимала. Неприлично это – в шапке среди людей ходить!
А она сразу в штыки!