Тайный шифр художника - стр. 7
Отец, истыканный трубочками и проводками, беспомощно распластался на больничной койке, и как-то вмиг стало абсолютно ясно: теперь вся ответственность – и за него, и за маму, получавшую в своей библиотеке сущие гроши, и за себя самого – ложится исключительно на мои собственные плечи. Не то чтобы я в одночасье превратился из беззаботного юного эгоиста в собранного и целеустремленного бизнесмена, но что-то в тот момент переломилось.
Мой «бизнес», о котором я до того иначе как в кавычках и не думал, который воспринимал как некое небезопасное, но все же приключение, внезапно стал практически единственным источником пополнения семейного бюджета. Хочешь жить – умей вертеться! И я вертелся – а куда деваться? Получалось у меня не так хорошо, как хотелось бы, но все же что-то удерживало меня в архиве, в котором с каждым днем становилось все малолюднее. Из-за обесценившейся, да еще и систематически задерживаемой зарплаты большинство моих сотрудников рванули на вольные хлеба – включая непосредственного начальника и двух самых ближайших коллег, которые учили меня работать с техникой. Но в этом были и свои плюсы – я остался один в помещении с собственным телефоном, и никто не мешал мне курить прямо на рабочем месте и чуть не целыми днями заниматься своими делами.
Кстати, в числе ушедших из архива (а заодно и из моей жизни) оказалась и моя Аленка. Точнее, уже не моя – она довольно быстро нашла себе нового сердечного дружка, богатенького Буратино из тех, кто не крутился, как уж на горячей сковородке, а подталкивал вилкой других, чтоб крутились поэнергичнее.
Я остался в лаборатории не из любви к Делу (да простит меня покойный Антон Захарыч, но в смутные времена как-то не до идеалов), а из-за доступа к аппаратуре – на чем бы я иначе делал свой маленький бизнес? Основной работы стало куда меньше (правда, и зарплату платить почти перестали), можно было спокойно заниматься своими делами, даже не особо скрываясь.
В таких трудах и заботах прошло около двух лет. Отец за это время немного пришел в себя, заново научился ходить и говорить, мама немного воспрянула духом и перестала выглядеть как привидение. Аленкиного «Буратино» убили в какой-то разборке, а сама она умотала в Италию, где и потерялась окончательно. Мои собственные дела шли не столь блестяще, как у банка «Империал», заполонившего весь телевизор дорогущими и, надо сказать, очень красивыми рекламными роликами, но все же – спасибо небесам! – не настолько плохо, как у многих моих соотечественников. Я уже больше не был и швец, и жнец, и на дуде игрец – не стоял сам на точке и не волок туда на своем горбу тяжеленные сумки, а занимался только копированием и сдавал кассеты троим хозяевам ларьков, которые сами приезжали ко мне за товаром. Это развязывало руки и высвобождало немного времени – но оно все равно чуть ли не полностью уходило на запись. Потому я и торчал на работе в выходные, а уйдя из архива, ездил к Зауру в надежде, что сегодня он наконец-то расплатится со мной за очередной заказ.