Тайный коридор - стр. 19

Чаще всего никому в голову не приходило спросить его, а зачем же он продолжает медицинскую работу, учась на дневном отделении гуманитарного вуза, а если кто-то и спрашивал, то Звонарев отвечал, что он получает на «скорой» бесценный для писателя опыт; да и разве плохо – иметь в Советской стране две профессии?

Но на нынешней аттестации Алексея ждал неприятный сюрприз. Председатель комиссии, парторг Литинститута, зачитал резко отрицательную, даже разгромную творческую характеристику на Звонарева. Самого руководителя семинара, прозаика Пальцева, на комиссии не было. Но под документом стояла его подпись. У Звонарева с Пальцевым были ровные, хотя и не слишком теплые отношения (из-за апломба Звонарева иногда было не совсем ясно, кто же на самом деле руководитель семинара). Склонного к сентиментальности Пальцева порой шокировали откровенные «физиологические очерки» Звонарева, но творческие способности его он никогда сомнению не подвергал. А в этой характеристике, даже не переговорив предварительно со Звонаревым, Пальцев утверждал, что его студент «обнаружил полную художественную беспомощность», «оказался под разлагающим влиянием буржуазной человеконенавистнической литературы».

Звонарев сидел, потрясенный. Но это был лишь первый удар. Второй нанес ему комсорг института, человек с порочным лицом, хотя сразу трудно было объяснить, что же именно в нем порочного. Но если приглядеться, становилось ясно: при довольно кустистых рыжих бровях красные ячменистые веки его были совершенно лишены ресниц, – сжег он их, что ли. Поэтому улыбался комсорг вполне благообразно, а смотрел страшно, как филин. По странному совпадению, и фамилия его была – Филин.

Филин вдруг зачитал две справки. Одна была из отдела кадров Московской станции скорой помощи – о том, что фельдшер Звонарев А.И. за минувший год лишь три раза дежурил в будние дни, другая – из комсомольской организации той же станции: что член ВЛКСМ Звонарев, работая на полставки, существенного участия в общественно-политической жизни коллектива не принимал.

Второй удар оказался не слабее первого. Не то чтобы Звонарев не ожидал от Филина чего-то подобного, но он совершенно не понимал, какова была изначальная необходимость проводить такое кропотливое расследование. Неужели его мало кого волнующее в либеральном Литинституте вранье насчет работы в будние дни и общественной нагрузки? Но это было невероятно. И почему вдруг это совпало с другим невероятным событием: зубодробительной характеристикой Пальцева?

Меж тем лавина угрожающих интонаций у членов комиссии набирала обороты. Звучало уже: «исключить из комсомола», «исключить из института». Тут легендарный ректор Пименов, до этого, казалось бы, дремавший, открыл глаза. Был это седовласый, стриженный бобриком старик с мужественным лицом, но маленького роста и коротконогий. Перед ним прямо на столе лежала массивная трость с медным набалдашником, которой он время от времени стучал по столу.