Тайные письма великих людей - стр. 21
Я только что отобѣдала, и должна была обѣдать одна, такъ какъ Лина приглашена ко Двору. Вечеромъ и я отправлюсь туда; мнѣ такъ странно среди людей, когда подумаю, что я могла бы быть съ тобою, они проходятъ мимо, какъ тѣни, и мое сердце такъ мало нуждается въ ощущеніи ихъ реальности, ибо оно полно собою.
Что дѣлаешь ты сегодня? Ахъ, мнѣ хотѣлось бы знать это ежеминутно!
Наши вчерашніе планы такъ ясны и свѣтлы, и я вѣрю, что они исполнятся. Если ты чувствуешь себя хорошо въ Р., и если можешь ничего не терять для будущаго, то все устроится, добрый отецъ, надѣюсь, будетъ успокоенъ твоими объясненіями и сознаніемъ того, что тебѣ у насъ хорошо, что ты счастливъ. И вѣдь ты будешь счастливъ, милый, дорогой, неправда ли? О, мысль о томъ, что я смогу дать тебѣ радость, создать тебѣ спокойныя чудныя минуты, окрыляетъ мнѣ душу!
Демулэнъ – женѣ Люсили
Камиллъ ДЕМУЛЭНЪ (1760—1794), основатель клуба кордельеровъ, былъ осужденъ революціоннымъ трибуналомъ и казненъ вмѣстѣ съ Дантономъ въ 1794 г. Приведенное письмо писано къ женѣ изъ тюрьмы передъ казнью.
Апрѣль 1794 г.
Благодѣтельный сонъ на время далъ мнѣ отдохнуть отъ страданій. Когда спишь, – чувствуешь себя свободнымъ, отсутствуетъ сознаніе своего плѣна. Небо сжалилось надо мною – я только что видѣлъ тебя во снѣ, цѣловалъ поочередно тебя, Горація и Анетту[6], пришедшую къ намъ. Нашъ малютка лишился изъ-за золотухи одного глаза, и ужасъ этого несчастья заставилъ меня пробудиться, – и я снова увидѣлъ себя въ моей каморкѣ. Уже слегка разсвѣтало. Такъ какъ я не могъ дольше тебя видѣть и слышать, ибо во снѣ ты и твоя мать бесѣдовали со мной, то я всталъ, чтобы поговорить съ тобой – написать тебѣ. Но лишь только открылъ я окно, мысль о моемъ одиночествѣ, объ ужасныхъ засовахъ и рѣшеткахъ, отдѣляющихъ меня отъ тебя, лишила меня всякой душевной твердости. Я заплакалъ, или, вѣрнѣе, застоналъ въ моемъ склепѣ. «Люсиль, Люсиль, о, моя дорогая Люсиль, гдѣ ты?»
Вчера вечеромъ я пережилъ еще моментъ, также ранившій мнѣ душу, это когда я замѣтилъ твою мать въ паркѣ; инстинктивнымъ движеніемъ я опустился у рѣшетки окна на колѣни и сложилъ руки вмѣстѣ, словно взывая къ ея состраданію. Она изливается, конечно, тебѣ въ своемъ горѣ. Я видѣлъ вчера ея скорбь, она спустила на лицо вуаль, не будучи въ состояніи дольше выносить это зрѣлище. Когда вы придете, пусть она сядетъ поближе къ тебѣ, чтобы я могъ васъ лучше видѣть.
Пришли мнѣ твой портретъ, Лолотта, я неотступно прошу тебя объ этомъ. Среди ужаса моей тюрьмы это явится для меня праздникомъ – днемъ упоенія и восторга. Пришли мнѣ также прядь твоихъ волосъ, чтобы я могъ прижать ихъ къ сердцу. И вотъ я снова переношусь къ временамъ моей первой любви, когда каждый приходившій отъ тебя, уже изъ-за одного этого, интересовалъ меня. Вчера, когда вернулся человѣкъ, относившій тебѣ мое письмо, я спросилъ его: «значитъ – вы ее видѣли?» Я поймалъ себя на томъ, что приковалъ свой взглядъ къ его одеждѣ, къ его фигурѣ, словно тамъ что-то осталось твое – отъ твоего присутствія.