Тайны Нельской башни - стр. 19
– Если только нас не повесят, или не колесуют, или с нас живьем не сдерут кожу, или не сожгут на Гревской площади, – да вы и сами знаете, что Мариньи располагает тысячами способов отправить человека на тот свет.
– К чему вы ведете, Буридан? – спросил Филипп.
– К тому, что Мариньи, вне всякого сомнения, уже приговорил нас к смерти, как приговорили его к смерти мы, и что теперь речь идет о том, чтобы обороняться… Мы атаковали – ответ будет ужасным; мы атаковали с открытым лицом, средь бела дня, – нам ответят ночью, вероломно… мы вступили в войну, в которой никому не будет пощады.
– Ха! Да какая разница, Буридан, что там придумает Мариньи! Мы высказали ему все, что было у нас на сердце, честно предупредили о нашем намерении добиваться для него правосудия. Мы предложили ему сражение. Скажу за себя: мне после этого заметно полегчало. А вы в особенности должны быть счастливы… Вы, удаче которого я так завидую… Вы, человек, который ее спас… который говорил с ней, видели ее вблизи…
– О ком это вы все говорите? – спросил Буридан.
– О королеве! – глухо отвечал Филипп д’Онэ, заметно побледнев.
– В сущности, – заметил Готье, наполняя кубок, – королева должна нас защитить, так как мы ее спасли. Я говорю «мы», потому что Буридан – это мы, а мы – это Буридан; не может быть, чтобы госпожа Маргарита проигнорировала сей факт.
Буридан схватил Филиппа д’Онэ за руку.
– Стало быть, – проговорил он, – эта злополучная страсть вас так и не отпустила?
– Что вы, Буридан! Более того – она так глубоко засела в моем сердце, так глубоко, что делает меня несчастнейшим из живущих! – отвечал Филипп, едва сдерживая рыдания.
– Выпей! – предложил Готье примирительным тоном. – Я вот, когда замечаю, что влюблен, всегда пью до тех пор, пока не валюсь под стол; просыпаюсь же ничего не помня, совершенно излечившимся. Сам увидишь, как это просто!
Филипп сперва оттолкнул протянутый братом кубок, затем схватил его с неким неистовством, залпом выпил, чтобы налить себе еще, и снова выпил, словно надеялся утопить в вине свое отчаяние.
– Разрази меня гром! – восторженно возопил Готье.
– Буридан, – продолжал Филипп, конвульсивно сжимая руку молодого человека, – вы назвали мою страсть злополучной – таковой она и является, так как я от нее умираю. Стоит мне лишь подумать о том, что я был так безумен, чтобы полюбить королеву Франции, как мне хочется разбить себе голову о стену или проткнуть себе сердце кинжалом, дабы вырвать из него это величайшее страдание – мою любовь! Знайте же, Буридан, знайте, что я готов умереть за одну лишь ее улыбку! Знайте же, о, знайте! Прикажи она мне простить убийцу моих родителей, я в ту же секунду забуду о них и даже проникнусь к Мариньи любовью! Знайте же, что сегодня утром, чтобы заполучить хоть что-то, принадлежащее ей, я пробрался сквозь кордон охраны, который выставили у ее повозки после ее отъезда, и украл этот забытый на подушках шарфик, этот шарфик, который я теперь ношу на груди и который обжигает мне сердце! Знайте же, что ее обожаемый образ преследует меня всегда и повсюду, сплю ли я, бодрствую ли, я чувствую, что мало-помалу угасаю, так как знаю, что этот образ – это все, что я когда-либо буду от нее иметь!..