Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых - стр. 34

6 мая 1891 года цесаревич торжественно отметил на борту фрегата «Память Азова» свое 23-летие и лично вручил двум своим спасителям-джинрикшам «по золотой медали и по 2500 долларов каждому, сказав им, что они будут получать по 1000 дол[ларов] пенсии ежегодно до смерти»[37]. По тем временам это были очень большие деньги.

В день отъезда из Японии 7 мая 1891 года наследник Российского Престола записал свои впечатления в дневнике: «Настал последний день нашей стоянки в японских водах; странно сказать, что не без грусти оставляю эту любопытную страну, в которой мне все нравилось с самого начала, так что даже происшествие 29-го апр[еля] не оставило после себя и следа горечи или неприятного чувства»[38].

Цесаревич Николай Александрович в тот же день написал большое и обстоятельное письмо отцу. Содержание этого послания приведем полностью:

«7 мая 1891 г.

Фрегат «Память Азова».

№ 12.

Мой милый дорогой Папа,

От всего сердца благодарю тебя за твое милое интересное письмо, несказанно меня обрадовавшее: то были первые страницы, написанные твоей дорогой рукой, которые я прочел после несчастного случая со мной в городе Оцу 29-го апреля. Я не могу достаточно благодарить Бога, что милый Борович (греческий принц Георг. – В.Х.) был со мной тогда и только благодаря его смелости – я спасся! Он догнал бежавшего за мной полицейского и своей известной силой ударил его по голове; тот сразу повернулся и уже замахнулся на Джоржи саблей, но тотчас же смертельно бледный повалился на землю. Тогда на него набросились двое из моих молодцов дженрикшей (так в письме. – В.Х.) и стали держать; так как он старался вырваться, то для верности один из них хватил его по шее саблей, и затем его оттащили в ближайший дом. Прибавляю тебе эти подробности, милый Папа, оттого что в последнем письме к Мама мне, кажется, я о них не упоминал. На голове у меня оказались две раны, но до сих пор спорный вопрос о том получил ли я два удара или один, причем сабля соскользнула, не разрешен. На шляпе один разрез; но я потерял ее после первого удара и, по-моему, единственного, и затем тотчас же выскочил из дженрикши, потому что увидел, что тот замахнулся во второй раз. Самое неприятное было бежать и чувствовать того подлеца за собой и вместе с тем не знать, как долго этого рода удовольствие станет продолжаться? Я боялся одного – упасть или просто ослабеть, так как в первую минуту кровь брызнула фонтаном. После обмывки и первой перевязки тут же на улице, кроме головы оказались еще порезанными правое ухо и рука, но это было просто царапины! Все ошалели, особенно японская свита; маленький принц Арисугава ничего не говорил до самого вечера, мне было просто жаль его. Вернулись к себе в Киото по железной дороге под конвоем пехотного батальона. Сейчас же Рамбах, Попов с «Азова» и Смирнов с «Мономаха» приступили к промывке и зашиванию ран. Я себя все время чувствовал великолепно и без всякой боли. Но что меня страшно мучило, это мысль о вашем беспокойстве и о том, что неверные слухи могли дойти до вас раньше моей телеграммы. Все это мне очень напоминало первые часы после нашего крушения (