Тайны Кипеллена. Дело о запертых кошмарах - стр. 49
– Любомир Дражко, ювелир двадцати девяти лет от роду, не женат. Родные голосят, что трех дней до тридцати не дожил…
Моё первое знакомство с делом. Щеголь в шикарном камзоле.
– Игнаци Лунек, лекарь, на днях двадцать семь исполнилось, не женат…
Вот лекарю не поздоровилось, бывает и такое в наше время.
– Збигнев Смашко, помощник адвоката, двадцати четырёх лет от роду, не женат… До двадцати пяти двух дней не дотянул…
Все молодые, холостые, богатые. Вполне возможно, что оставили свои семьи без наследников. И что удивтельно, самую малость не дожили до очередного дня рождения. Может и не зря Казик на маньяка грешил? Хотя… Нет, не сходится, Ничек и Дарецкий совершенно в иную пору родились, а…
– …Ясь Дарецкий, мастер сновидений, шестидесяти трех лет от роду, не женат… – продолжал тем временем бубнить Марек
Не женат околдовано повторил я про себя.
– Юзеф Ничек, художник двадцать три года, не женат…
– Стой, – вскинулся я, чуть не выронив трубку, – а ну ещё раз!
– Юзеф Ничек, ху…
– Нет, перед ним.
– Ясь Дарецкий, мастер сновидений, шестидесяти трех лет от роду…
– Вот! – довольно сообщил я. – Что с ним не так?
– Остальным в деды годится, – шмыгнул носом Марек.
– То-то и оно! Наша смешливица предпочитает молодых, а Дарецкий обед просроченный. Значит, то ли ненароком подвернулся, то ли был особо ненавистен её хозяину. Где его нашли?
– Так вестимо где, – буркнул помощник, – как остальных – на улице…
– Без отсебятины! – строго прервал я. – Читай давай!
Марек уткнулся в протоколы, и снова забубнил:
– Тело Дарецкого было обнаружено в Постромкином переулке на ступенях черного хода музейного дома. Тело лежало головой на тротуаре, ногами в распахнутом дверном проёме. Служители музея клялись, что этого пана никогда не видали.
– Достаточно, – я вздохнул. – Так откуда же к нам пожаловал мастер сновидений?
– Не кипелленский он, пан Вильк.
– Откуда же его принесло?
Я спала и видела сон. Передо мной стояла только что законченная гравюра. Круглая зала с семью дверями, из которых видно только четыре. Только откуда мне знать, что тяжелых дубовых дверей, окованных узорными решетками, семь?
Посреди залы неподвижным истуканом застыл мужчина в балахоне и, воздев руки над головой, запечатывал заклятьем один из семи проходов.
Я наклонилась над рисунком, и вдруг, будто свесившись через подоконник на улицу, провалилась внутрь.
Человек в гравюре резко обернулся, и мы сцепились долгими взглядами.
– Не ходи в сад! – наконец хрипло выкрикнул он. – Не ходи! – резкий взмах нарисованной руки вышвырнул меня вон.