Тайны двора государева - стр. 20
Блаженство это вечно продолжаться не могло. Старый Хвостов то ли сам догадался, то ли кто из людишек ему донес, но однажды, перед самым Филипповым постом, он застукал шалунов во время преступления.
Отцовские заботы
Блудники как были в чем матери их родили, пали на колени, молили прощения. Хвостов отходил их по спинам подвернувшимся под руку поленом, но людишек на помощь благоразумно звать не стал.
Решил он дело тихо спустить, втай.
Тяжело отдышавшись, Хвостов молвил:
– Так-то, сокольничий, ты дружбу нашу понимал? За что позором покрыл мои седины?
– Прости…
– «Прости»! Полно языком шлепать! От твоего плюсканья славы мне не прибудет. Ведь ты, сокольничий, уже женат. А куда я свою девку опозоренную дену? – Повернулся к Василисе: – Чести своей, дура, сохранить не умела! – И, снова закипая гневом, топнул сапогом. – Беда моя велика, да и тебя, сокольничий, не пожалею. Государю правду на тебя открою. Справедливость в нем не истлела, взыщет он с тебя, Иван, ой как взыщет!
Сокольничий, приходя в себя и натягивая порты, огрызнулся:
– Проку, Дмитрий Прохорович, мало тебе от ябеды станет. Царь мне ничего не сделает, я в его любимчиках хожу. – Иван старался говорить убедительней, хотя сам не верил своим словам. – А вот Василису в свой гарем заберет, как пить дать заберет.
Девица, закутавшись в одеяло, убежала в соседнюю светлицу. Мужчины замолкли, каждый думая о своем. Наконец сокольничий решительно сказал:
– Дмитрий Прохорович, я набедокурил, я дело и поправлю. Есть у меня жених путевый. Вдовый, но еще в соку, у государя в чести, дом от богатства ломится. Увидит Василису – голову от красоты потеряет. Тяжко тебе, да не кручинься, а меня послушай. – И сокольничий задышал в ухо слова, от которых лицо оскорбленного отца стало малость светлеть.
Долго мужи хитрое предприятие обмозговывали, а потом перешли в трапезную и за могучим дубовым столом завершили дело обильным ужином.
Хвостов выпил водки, несколько оттаял, хмыкнул:
– Василиса девка пригожая, да вбила себе в башку глупость…
Иван, с любопытством слушая, подливал в чарки водку:
– Это ты, Дмитрий Прохорович, об чем?
– Да еще совсем дитем была, а одно твердила: «Желаю-де быть царицей. Вырасту – замуж только за царя пойду!» И плеточкой учил ее, а все то же клусила.
– Ну, теперь-то хоть поумнела?
Хвостов вздохнул:
– Где там! Нет-нет да вякнет: «Точно царицей буду, кроме царевичей, другие женихи мне негожи!» Вот и досиделась уже, перестарок, ведь осьмнадцатый годок пошел. – Сжал кулаки и, вдруг наливаясь кровью и вновь впадая в гнев, выкрикнул: – Да теперь уж дурьих речей ее слухать не стану! И ты, сокольничий, держи свое слово, делай все согласно уговору.