Тайная сторона Игры - стр. 12

Наконец, его соединили с нужным человеком.

Он говорил громко, но по-латышски. Потом бережно повесил трубку. Сел поудобнее и задумался.

– Ну, – нетерпеливо спросил Лютов. – Что узнал?

– И много, и мало. Темнота наша, темнота. Арехин этот, оказывается, большой игрок.

– Шулер? Маркер?

– Шах-ма-тист – по складам, дабы придать значительности, сказал Оболикшто

– Ну, шахматист, что с того?

– Ничего. Родители – богачи были, миллионщики.

– Они революции помогали, вроде Мамонтова?

– Этого я не знаю. Знаю зато, что значат его «чрезвычайные полномочия»

– Да? Что же?

– Если он захочет, то и тебя, и меня, и любого третьего-пятого шлепнет, и отчета ни перед кем держать не будет. Такое ему дано право.

– Кем?

– Сам думай.

– А если того… опередить?

Оболикшто тяжело посмотрел на Лютова.

– Только по старой дружбе и только в первый и последний раз – ты не говорил, я не слышал. А вообще за подобные слова тебя не я – Сашка Орехин шлепнет и награду получит. Только за слова, понял?

– Понял, – сказал Лютов.

– Ой, врешь. Сам я ничего не понял. Просто – держись с ним, как с бомбой. Очень-очень ласково. И старайся поперек ему не только слова не сказать – не дышать даже.

Лютов задумался.

Не дышать, не дышать… Пулю в голову и весь сказ. Подговорить кого, а вернее – самому. Еще один наш товарищ пал в кровавой борьбе с бандитским элементом. И – на кладбище.

Рано. Да и вообще – правильно говорит Оболикшто, хоть и сути не понимает. Время вести себя тише воды, ниже травы. Бомба, она не разбирает, рванет – ищи клочки по закоулочкам.

Оболикшто с огорчением смотрел на Орехина. Совсем пить молодежь не умеет. А не умеет – пусть не пьет! Хотя понять можно – трупы, смерть, безобразия на каждом шагу. Но ведь новый-то – даже глазом не моргнул. Привычный, видно.

Он отослал Лютова домой (тоже фрукт хорош, да где ж лучшего взять) а сам пошел в комнатку без номерка, где ночевал в особо хлопотные дни.

Ни одного не особо хлопотного дня за время его службы в МУСе как-то не случилось…

А загадочный Арехин отпустил «паккард» на Пречистенке, скользнул в арку, прошел двором, и исчез в подъезде, охраняемом крепким парнем при свистке и винтовке. Снял калоши, поднялся по лестнице, устланной не новым, но очень чистым ковром вверх, на третий этаж.

Обратно он спускался по лестнице черной, уже без ковра, но тоже с охранником у входа. Или выхода?

Узнать Арехина чужому глазу сейчас было трудно: вместо франтоватого господина спускался мастеровой, впрочем, одетый в офицерскую шинель. Где он эту шинель взял, лучше бы не допытываться, для успокоения совести считать – на базаре выменял. Вот на голове – непорядок, не фуражка, а обычный треух. Не так форсисто, зато тепло.