Тайна Зинаиды Серебряковой - стр. 31
– Да вы что думаете, я кто? Я… – снова завела она.
Рыжий вроде бы и не размахивался, и лицо его при этом не выражало особенной ярости, и удар был не особенно сильный, однако в следующий миг Лиде почудилось, что все ее внутренности обожгло огнем. Она даже обеспамятела от боли на какую-то секунду, потом пронзила мысль: «Он ударил меня ножом! Он меня зарезал!»
Ноги подкосились, но Рыжий крепко подхватил ее под локоток и выволок из лифта. Тотчас ее втолкнули куда-то, где царили полумрак, прохлада и пахло псиной, и Лида почувствовала, что боль постепенно вытекает из нутра, а в голову возвращаются мысли. Она разжала обхватившие живот руки и с облегчением обнаружила, что они не окровавлены. Значит, ее просто ударили кулаком, а не ножом. Слезы навернулись от счастья, и она с новой силой принялась открывать глаза своим супостатам:
– Я не Соня! Вы ошибаетесь, я не Соня, а Лида!
Ее как бы и не слышали. Серый деловито нашарил на стенке выключатель и зажег свет, выставив на обозрение тесную прихожую, и двинулся вперед, расшвыривая, будто футболист, назойливо лезшие под ноги грязные хозяйские башмаки.
– Тихо ты! – зашипел Рыжий, толкая футболиста Серого в спину. – Не шуми! Набегут еще соседи. И обувь сними, а то здесь потолки картонные. И ты, подруга, разувайся, колотишь своими копытами, как лошадь.
Лида умела понимать уроки жизни с полуслова: Рыжий только бровью повел угрожающе, а Сонькины красные босоножки уже слетели с Лидиных ног. Мгновение чисто физического облегчения от того, что она слезла наконец с этих подставок, но Рыжий тычками погнал ее в комнату – в отличие от прихожей, большую и просторную, но тоже захламленную и омерзительно грязную. На отличной мебели – отнюдь не итальянский дороженный ширпотреб, а настоящий дубовый гарнитур начала века, русский модерн! – толстый слой пыли. Фарфоровые безделушки на комоде тоже пыльные, грязные. Между ними большой флакон мужского парфюма «Louis XIV». Такой Лида видела только в телерекламе, цена у вещи фантастическая. Да, похоже, Сонькин кавалер в жизни не бедствует и, хоть грязнуля редкостный, собрал у себя много не просто дорогих, редких, а совершенно уникальных вещей.
А картины-то, картины! Это не наивные копии или календарные вырезки, как в комнате Сони. Это подлинники – потемневшие от времени, чумазые, лишенные ласки реставратора, но подлинники, пусть и неизвестных авторов. Сомов, что ли? Нет, какой-то эпигон. Жаль, что не Серебрякова…
Так, а это что за облупленная черно-красная доска с тускло-золотым пятном посредине? Господи… мерещится ей или это и в самом деле «Огненное восхождение пророка Илии» с шестнадцатью клеймами жития?