Тайна турецкого паши - стр. 34
– Нарисовал? Покажи мне!
Хасан краем глаза взглянул на садовый сарай. Арнауты вышли оттуда с разочарованным видом.
Хасан облегченно вздохнул и пошел обратно в свою келью. Старший писец, прежде чем последовать за ним, недовольно проговорил:
– Почему ты держишь эти миниатюры в келье, а не в общей рабочей комнате?
– Вчера в моей келье был более яркий свет, и я мог работать допоздна.
– В рабочей комнате тоже довольно света!
Старший писец замолчал, ожидая ответа.
– Вот эти миниатюры! – Хасан подошел, открыл шкатулку, в которой держал свои инструменты и законченные листы, достал оттуда свою работу. При этом под нижним листом он заметил край старого, пожелтевшего пергамента, и поспешно закрыл шкатулку, пока старший писец не задал ему опасный вопрос.
Анвер, к счастью, ничего не заметил. Он положил листы перед собой на низкий стол, осмотрел их, глаза его потеплели.
– Ты хорошо поработал, Хасан! Кажется, что это труд одного из великих старых мастеров!
Хасан и сам знал, что миниатюры ему удались. Узоры, выписанные голубой, как весеннее небо, лазурью и красной, как кровь, киноварью, сплетались, как ветви райского древа, на этих ветвях сидели сказочные птицы с прекрасными женскими лицами. Приглядевшись, можно было увидеть скрывающегося в глубине ветвей змея. Так порок прячется от света истинной веры в тени добродетели, так гнусная ложь прячется в тени правды…
– Прекрасная работа! – повторил старший писец. – Сейчас я велю Мустафе соединить твои листы с остальными, а потом ты отнесешь готовую книгу Азам-паше. Пусть он увидит тебя, пусть достойно наградит за работу!
– Благодарю тебя, учитель! – Хасан скромно, как подобает дервишу, склонился перед старшим писцом.
– Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!
Старший писец сложил его листы, вышел из кельи, напоследок задержался и проговорил:
– Хорошая работа, но все же впредь работай в общей комнате, вместе с другими мастерами! Такой порядок издавна заведен в текиях нашего ордена!
Едва дверь кельи затворилась за старшим писцом, Хасан открыл шкатулку и достал из нее старый пергамент. Положил его на стол, разгладил…
Чернила поблекли от времени, но линии были по-прежнему прекрасны – видно было, что перед ним работа великого каллиграфа.
Хасан попытался разобрать изящные, как соловьиная трель, буквы…
Это не была арабская вязь, которой пользовались дервиши их текии и все добрые мусульмане, обитающие во владениях султана, да продлит Аллах дни его жизни. Это были буквы латинского алфавита, каким пользуются жители Дубровника и Италии.
К счастью, Хасан знал этот язык, и он смог прочитать латинские буквы, и они сложились в слова, столь прекрасные, что у него захватило дух. Казалось, что сам Аллах, милостивый и милосердный, сложил эти слова в волшебном, неповторимом порядке. В этих словах было все – и печаль о безвозвратно прошедшем или несбывшемся, и радость от красоты и совершенства мира, сотворенного Аллахом, милостивым и милосердным, и сожаление о кратковременности и тленности этой красоты, этого совершенства…