Тайна старинного портрета - стр. 8

– Ну, чего тебе Павлик?

– Пошли поиграем в Квача?

– А если кто наябедничает, а, что тогда?

– Да никому дела нет до тебя и меня, все так увлечены игрой, не видят ничего кругом!

Валика долго уговаривать не пришлось, и он неслыша голоса воспитательницы уже носился с детьми в веселой детской игре. Как вдруг Павлик остановил товарища, до сознания мальчиков донеслось:

– А, вот я тебе сейчас задам, – вопила истерически тетя Оля, – ты же провинился! Ану иди сюда?! – звала воспитательница.

Валик опустил на грудь голову, медленно побрел в сторону пледа к восседающей на нем тети Оли, возле которой стоял с ехидной улыбочкой Леня Очколяс. Когда мальчик подошел ближе, воспитательница уже была на ногах и держала правую руку за спиной. Валик подходил к воспитательнице с боязнью глядя на спрятанную за спину руку воспитательницы. Он интуитивно догадывался, что там спрятанное что-то негативное у нее за спиной. И то, что-то, конечно принес ей Очколяс и, чтобы выслужится перед злой воспитательницей доложил ей о нарушении дисциплины Валиком, и теперь с наслаждением дожидался его наказания. Когда наконец мальчик приблизился к воспитательскому пледу, то это что-то внезапно появилось из-за спины, прошумело в воздушном пространстве, и опустилось на щиколотки, обжигая болезненным касанием сотен впивающихся жалящих иголок в кожу. Слезы обиды и горечи выступили в глазах и потекли по щекам мальчика. Он тихо заплакал, почесывая возникшие красные волдыри на ногах.

– А, что, получил! – с какой-то не здоровой улыбочкой, радостно воскликнул Леня.

Этот мальчик рос с надломленной психикой из-за вопиющей нищеты в его многодетной семье, он был ровесником Валика. Он был самым маленьким мальчишкой из всех детей в детском садике. Тонкие, как две тростинки из стеблей камыша, ноги и большой живот – это характерные признаки рахита, делали неприметную, затеняющую его игрушечной внешности лицо. Всегда скользкая, презрительная улыбка в отношении других детей особенно из благополучных семей и склонность доносить воспитательнице обо всех шалостях мальчишек, сделали из него ябеду. Валику было уж слишком обидно не сколько из-за воспитательницы, выполняющей свой воспитательский долг, сколько за ябеду Леню Очколяса, который не только донес о нарушении наказания Валиком, но, и в том, в чем был уверен наказанный мальчишка, что ябеда даже выбрал крапиву с толстым и прочным стеблем и принес для воспитательницы, за это она давала ему два стакана компота и старалась давать больше сладостей, положенных детям. Радостная и угодливая улыбка не сходила с лица Лени; месть удалась, за свою безрадостную жизнь с братьями и сестрами с одинокой и несчастной матерью и этот день для Очколяса в детском садике не прошел зря, тешилось его сердце. Валику хотелось в эти минуты унижения убежать, побыть в одиночестве. Он присел на край пледа. В это время вспоминался его дом, петушок задира, от которого он получал хлесткие удары и совсем не обижался на «друга», потому, что птица никогда не была ему близким другом, это был друг-враг и ничего больше. А Леня Очколяс умел быть и тем и другим, и это вселяло недоверие до Лени, как до друга, и не вызывало ощущения злобной мести к нему, и желания победить, как врага. Единственное ощущение, которое возбуждал Леня в воображении Валика, это ощущения жалости. Оно возникало еще тогда, когда мать, как-то сказала, что выступила перед партийной организацией колхоза, чтобы семье Очколясов, у которых было пятеро детей, построили дом, как семье колхозника, погибшего от рук бандитов-грабителей. Она рассказала в каких антисанитарных условиях живут дети и вдова погибшего коммуниста, живут в одной комнатенке с земляным полом в наспех собранной избушке укрытой соломой. Рассказала, как тяжело сейчас вдове Ганне работать от зари до зари на колхозных послевоенных полях от зари до зари и кормить детей… До обеда жгучие ощущения пораженных крапивой открытых частей ног утихло и почти не беспокоило мальчика. Настроение вернулось до Валика и он уже беззаботно смеялся в строю детей, подставляя ножку шагающему впереди него Каленику Коле. После обеда в столовой воспитательница объявила всем детям, которые достигли семи летнего возраста, в том числе и Валику, что сегодня они последний день в детском садике, что до первого сентября им осталось ровно две недели, и что они уже почти школьники. Как всегда, после обеда мертвый час, все дети ложились спать в детской спальне. Сон к Валику не приходил после такой новости взросления, начали приходить детские страхи; «Как я буду учится, когда не знаю даже не одной буквы?» С тревогой думалось мальчику. От этого он ворочался в постели; «Я же ничего не умею, ни читать, не писать, не знаю, как пишутся даже буквы?» Беспокойные мысли преследовали малыша. Напрягая свою память стал вспоминать те буквы, которые учил с матерью по букварю. Припомнилась, почему-то «А», ее было легче всего запомнить, так как она была похожа на два телеграфные столбы с перекладиной посередине, таких столбов на полях колхоза пруд пруди сколько много. Легко припоминалась буква «О», так похожа на обруч, которыми крепит бочки, бондарь дядя Федор, у матери на ее работе, на бочках для засолки помидоров и огурцов. Валик нахмурил брови, стараясь припомнить хоть одну букву, но на память не приходило больше ничего. От этого он стал вертеться на постели, лег на спину, уставился в потолок, потом повернул русую голову на бок, прислушался к сопевшим во сне детям. В такт спящим подушка отзывалась потрескиванием внутри наволочки стебельками сухого сена, которым набивали подушки для детей, и выгодно, и духмяно, и гигиенично, так как можно часто стирать наволочки и набивать, свежестью сухого и пахнущего сена. Сопение спящих товарищей по детскому садику, гудением заглушила пролетающая под потолком муха и затихла там, где-то прицепившись к своему причалу. И снова в сонной обители спящих детей воцарилась тишина, и вдруг на подушку Валика упал скомканный в тугой клубочек зеленый листик. Мальчик поднял голову, пружины его кроватки при этом предательски заскрипели, стараясь не нарушать скрипом тишину, Валик внимательно осмотрелся по сторонам. «Павлик? – мелькнула мысль, – Нет не похоже, спит, как убитый» Думалось мальчишке, глядя в его сторону на укрытого по шею, белесого друга. Взгляд скользнул в дальний угол и застыл на Кленике Коле, но его худое тело поднимало одеяло в такт сладкого сна дыханием. С открытого рта виднелись два белых зуба, как у кролика, которого он напоминал всем своим спящим видом, мирно отдыхающего на сеновале. Взгляд скользнул на кроватку Очколяса Лени, там зашуршало одеяло и в образовавшуюся щелку на Валика воровато блеснул черными бусинками очей взгляд. «Ах ты ябеда! На, получай!» Рука мальчика ухватила край подушки и в одно мгновение, описав в воздухе дугу опустилась на укрытого с головой Леню. Одеяло с молниеносной быстротой слетело, открывая перепуганное белое как мел лицо Очколяса.