Тайна портрета неизвестной дамы - стр. 10

– Скоро мой самолет, прости, я поеду в аэропорт.

Она сняла капюшон, подставила лицо и ладони дождю.

– Как хорошо, когда идет дождь! Как хорошо!

– Что ты делаешь!? Ты же простудишься! Сейчас же надень капюшон!

Она повернулась к нему, надела капюшон, и прижалась мокрыми от слез и дождя щеками к его лицу.

– Прости меня, прости, пожалуйста, я сама не знаю, что говорю. Ты ни в чем не виноват, все это было в той, другой жизни, а теперь мы встретились, чтобы исправить ошибки. Ты вернешься ко мне, насовсем?

– Вернусь, обязательно вернусь.

– Я провожу тебя в аэропорт.

Уже стемнело, кода они приехали в аэропорт. Воспаленный, простуженный город плакал печальными слезами, лужи отражали желтые огни фонарей, рейс задерживали.

– Вот видишь, – сказал он, – и самолет простужен, он не хочет нас разлучать.

Она смотрела на лужи, на отражение фонарей, и молчала.

– Поезжай домой, кто знает, как надолго задержится рейс. Незачем тебе стоять под этим дождем, ты и так простужена.

Она посмотрела на него серьезным, полным боли и печали взглядом, и сказала:

– Ты даже не представляешь себе, как хорошо, когда идет дождь. Тогда дождя не было. Я помню все-все, словно это было вчера.

– Это было давно, в другой жизни.

– Но это было. И ты послал меня на костер. Зачем ты это сделал? Зачем?

– Я не знаю, я не помню ничего из той жизни. Я никогда бы не поверил в это, если бы не картина. Я знаю только одно, что я люблю тебя, и никогда тебя не брошу и не предам.

– Но ты предал. Тогда, в той другой жизни. Ты предал, а я прокляла тебя. Прости, я говорю чушь, ты ни в чем не виноват, ты не можешь отвечать за то, что было в той, другой жизни.

Она снова прижалась к нему мокрыми щеками.

– Идем в зал, не надо стоять под дождем, – сказал он.

– Нет, не надо в зал. Я не могу, я не хочу видеть людей. Они все смеялись и бросали хворост в огонь. Почему они это делали? Им было весело? Скажи, почему? Разве может быть весело, когда человека вот так, живьем сжигают на костре?

Он молчал, прижимая ее к себе, сказать было нечего, ведь он ничего не помнил из того, что было в той, иной жизни. А может, ничего и не было? И все это только бред ее больного воображения, просто схожесть образов на картине? Он хотел сказать ей это, но не мог.

– Идем под козырек, не надо стоять под дождем.

Она согласилась, они стояли, пока последний автобус не подошел к остановке.

– Езжай, – сказал он, – это последний, другого не будет. Она посмотрела ему в глаза и тихо сказала:

– Мы встретимся, мы обязательно встретимся. Дай мне телеграмму, когда прилетишь, обещаешь?

– Обещаю. А ты напиши мне, я так долго жду письма, напишешь?