Тайна Черной горы - стр. 26

– Не смогли бы вы разъяснить мне, что бы это значило? Я совсем запутался в вашей мудреной инженерной терминологии, – и с этими безобидными словами Анихимов произнес один из заковыристых терминов инженерной практики, растолковать который было не так просто, хотя сочетание слов и звучало вроде бы привычно. Произнося их, Анихимов стрелял дуплетом: он задавал вопрос Алимбаеву, но в то же время адресовал его и начальнику экспедиции, местному вождю всех инженеров.

Вопрос повис в воздухе. Алимбаев, умница и весьма эрудированный в своей области, как-то сразу не нашелся, что ответить, потому что в двух словах трудно объяснить мудреную терминологию, да еще в данной напряженной служебной обстановке перед планеркой, когда все его внимание было сосредоточено на своих многочисленных подразделениях, за работу которых он нес лично персональную ответственность.

– Вадим Николаевич, это из области прикладной механики…

– Потом, после планерки, – остановил его объяснения начальник экспедиции и выразительно постучал пальцем по циферблату часов.

Казаковский понимал сложность заданного вопроса и, мысленно чертыхнувшись, не мог не отметить, что Анихимов оставался Анихимовым, в карман за словом не полез. Но он, Казаковский, не мог позволить кому бы то ни было в эти минуты перед планеркой распылять внимание на второстепенные, далекие от сиюминутных задач дня, вопросы. Он еще раз взглянул на часы и придвинул к себе микрофон. Все присутствующие как-то сразу преобразились, сосредоточились. Зазвучали привычные, короткие, как приказы, фразы.

– Время. Включаем, – и Казаковский произносил уже в микрофон: – Внимание! Внимание! Начинаем планерку. Фестивальная, доложите о ходе работ. Пять минут.

Главный инженер, главный геолог, заместитель по общим вопросам, главный бухгалтер, парторг и другие члены руководящего штаба экспедиции с раскрытыми блокнотами, с карандашами и самописками в руках приготовились слушать, принимать информацию, записывать, отмечать в своих графиках, планах, реагировать на текущие задачи дня.

Фестивальная – крупнейшая партия. Судя по предварительным подсчетам, там тоже богатое месторождение касситерита. На Фестивальной наращивали объем разведочных работ, туда слали технику, направляли людей. И времени на доклад Фестивальной отводили больше, чем другим, пять минут.

– Работы идут по графику с небольшим опережением, – в динамике послышался ровный голос Григория Коваля, начальника партии. – За прошедшие сутки…

Коваль вырос как руководитель здесь, в экспедиции. Молодой, уверенный, цепкий, с хорошей инженерной подготовкой, недюжинными организаторскими способностями, не пугающийся трудностей и влюбленный в свое дело. Казаковский поверил в него и рекомендовал на пост руководителя. Поверил в него с первой же встречи, когда тот, после учебы с направлением в кармане, прибыл в Солнечный. Казаковский только получил комнату в свежесрубленной избе. Дверей не было, их по традиции использовали в качестве кровати, положив на ящики. Другой ящик служил столом. Вот на нем, после знакомства, они и устроили ужин при свете свечки. Разговорились, выпили бутылку армянского коньяка, привезенную Григорием, увлеклись, мечтая о будущем, о возможностях края. Казаковский доверительно прочитал ему раздел из своей диссертации, над которой тогда только начал трудиться, и оба не заметили, как за окном забрезжил рассвет. Алая заря, озарив часть неба, легла отблесками на вершины Мяочана. Укладываться спать было поздно. И Казаковский в тот предрассветный час потащил молодого инженера в штольню, где устроил самый настоящий экзамен по всем параметрам практической работы. Оба остались довольны друг другом. Казаковский тем, что Григорий – парень хваткий и знающий, такому можно доверять и самостоятельную работу. А Коваль – тем, что с таким начальством можно работать. Он так и подумал тогда: «с таким начальством».