Тайна центрального района - стр. 15
От сердца отлегло совершенно, но все же, читая нотации, он почему-то никак не мог отделаться от нудящего, как волокно в зубе, ощущения, что будто за ними кто-то плетется по пятам, да еще и в спину таращится. Смешно сказать, но пару раз он все-таки, как бы невзначай, оглянулся – и, как и следовало ожидать, никого не увидел.
Выслушивая очередную воспитательную отповедь, несносная, избалованная Сонька Палкина вдруг задала вопрос:
– Ты откуда знал, где нас искать?
– Это уж мое дело, – веско заявил Николай и нахлобучил ей пижонский капюшон на нос, нанеся тем самым оскорбление действием.
Вернувшись в дом Акимовых-Гладковых, они застали взрослых совершенно размякшими. Атмосфера царила самая семейная. И пусть до дружеского застолья дело не дошло и перед каждым стояло по тарелке нетронутого борща, но Катерина Сергеевна и Владимировна дружески вполголоса обсуждали какую-то сугубо деликатную вещь, рецепт некой укропной воды, а маленький Михаил почивал на руках Веры Акимовой.
Наталья Введенская сидела вроде бы спокойно, с красными, но сухими глазами, и Ольга втолковывала, гладя ее по ладони: «Вспомните Песталоцци, ведь в точности ваш случай».
Лишь Акимов сидел, пригорюнившись, дурак дураком, одинокий, как чертополох в цветнике, и, отколупывая по кусочку, питался хлебушком. Хотя свой борщ он с голодухи съел.
– А вот и мы, – Колька впихнул в комнату Соньку. – Получите и распишитесь.
Наталья, вскрикнув, кинулась к дочке обниматься, целоваться, ощупывала, проверяя, все ли у нее на месте и цело, а девчонка высокомерно-снисходительно принимала мамины ласки. Екатерина Сергеевна от всей души, с чувством пожала Колькину руку, подергала золовку за кофту, деликатно позвала:
– Ната-а-аша! Пора и честь знать. Продолжишь на улице.
– Да-да, – спохватилась та, отвлекаясь от дочки, – спасибо! Уж извините!
– Не за что, – Вера Владимировна передала Мишу его маме, – долг прежде всего… Ребята, а вы-то куда?
– Наташку отведу домой, – объяснил Пожарский.
– А я провожу, – тотчас заявила Ольга.
– Как же… – жалко встрял Акимов, указывая на стол.
Однако падчерица сказала голосом, не допускающим возражений:
– Все можно подогреть, еще вкуснее будет, – и, прихватив пальтишко, выпорхнула из комнаты.
Невеселое торжество выходило.
Вера, переведя дух, сузив глаза, посмотрела многообещающе и отвернулась.
Лишние уши убрались, уже не надо было изображать из себя уравновешенную даму, радушную хозяйку. Ушла и дочь, которой нельзя было показывать дурного примера, как не надо себя вести в семейной жизни. От злости сводило скулы, кривился рот. Почему-то лишь сейчас бросились в глаза глупый газетный сверток, торчащий в вазе, и выеденный до капельки борщ только в одной тарелке, и толсто нарезанный хлеб, и эти чертовы крошки на скатерти! Сто раз говорила – не ломать хлеб, а если невтерпеж, то над тарелкой!