Тайна булгаковского «Мастера…» - стр. 78
… мы приглашали её к нам. Она учила меня танцевать фокстрот. Сказала мне один раз:
– Мне остаётся только отравиться…
Я, конечно, передала Булгакову… Ну, в смысле литературы она, конечно, была компетентна. Я-то только продавала вещи на рынке, делала всё по хозяйству и так уставала, что мне было ни до чего…»
Когда отношения Михаила Афанасьевича с Любовью Евгеньевной зашли слишком далеко, встал вопрос о разводе с женой («Жизнеописание Михаила Булгакова»):
«В апреле, о 1924 году, говорит:
– Давай разведёмся, мне так удобнее будет, потому что по делам приходится с женщинами встречаться.
И всегда он это скрывал. Я ему раз высказала. Он говорит:
– Чтоб ты не ревновала.
Я не отрицаю – я ревнивая. Он говорит, что он писатель, и ему нужно вдохновение, а я должна на всё смотреть сквозь пальцы. Так что и скандалы получались, и по физиономии я ему раз свистнула. И мы развелись…
Он сказал:
– Знаешь, мне просто удобно – говорить, что я холост. А ты не беспокойся – всё останется по-прежнему. Просто разведёмся формально.
– Значит, я снова буду Лаппа? – спросила я.
– Да, а я Булгаков».
Описывая тот же период своей жизни в «Театральном романе», Булгаков изобразил себя одиноким журналистом, чью холостяцкую жизнь скрашивала одна лишь кошка. А на самом деле разведённая чета Булгаковых продолжала жить, где и жила раньше – в той же комнате той же коммунальной квартиры в доме на Большой Садовой улице.
Несколько раз, проявляя широту души, Михаил Афанасьевич обращался к бывшей жене с предложением:
«Он мне говорил:
– Пусть Люба живёт с нами.
– Как же это? В одной комнате?
– Но ей же негде жить!»
Однако Татьяна Николаевна решительно воспротивилась. И с вселением бездомной дамы, которая после развода с мужем стала Любовью Евгеньевной Белозёрской, в комнату, где проживали разведённые супруги, так ничего и не получилось.
С.Топленинов, Н.Лямин, Л.Белозёрская, М.Булгаков
А тут вдруг очередной сюрприз подбросило здоровье. 31 мая Булгаков сообщил П.Н. Зайцеву секретарю издательства «Недра»:
«Дорогой Пётр Никанорович,
всё, как полагаю, приходит сразу: лежу с приступом аппендицита».
Однако просто отлежаться не удалось, пришлось оперироваться. Л.Е. Белозёрская впоследствии вспоминала:
«Мне разрешили пройти к М[ихаилу] А[фанасьевичу] сразу же после операции. Он был такой жалкий, такой взмокший цыплёнок».
Как удивительно точно совпали описания, сделанные в разное время разными людьми. Вспомним рассказ Татьяны Николаевны о том, как выглядел Булгаков в 1918 году:
«Когда нет морфия – глаза какие-то белые, жалкий такой».
А теперь и Любовь Евгеньевна употребила те же слова: