Танец мотылька - стр. 22
– Вика!
Я делаю виноватое лицо и, пока он не опомнился, убегаю в душ. Чувствую, как сперто дыхание, и под ребром все так же мешается камень.
– Прости… – хочется сказать «те», но я вовремя останавливаюсь, – я случайно! – кричу из кабинки.
Долго стою неподвижно, прислушиваясь к шороху в комнате. Тихо. Блин! У него и так на губе швы. Жалею его? А вдруг он и в самом деле мой муж? Как это? То есть то, что я помню свою жизнь по минутам, особенно последние пару лет, не считается? Ладно бы вышибло совсем, но ведь помню же кто я, что делала и как жила. И, тем более, с кем! Я все помню!
Пальцы замирают на завязках рубашки. Нужно выбрать правильное поведение. Возможно, так меня побыстрее выпишут. Интересно, приходил ли следователь? Может, он принес вещи? Долго я не выдержу в одной комнате с незнакомым мужчиной. Или придется признаться, или ждать, пока выпишут, ну, или сбежать…
Прыскаю от нелепой мысли. Стягиваю тонкую ночнушку и включаю воду.
Стараюсь не мочить швы. Выглядят они совсем не страшно: две тонкие линии от солнечного сплетения до правой подмышки. Бинтов нет. Немного припухшие в местах склепок.
Меня подкашивает странное ощущение неправильности, словно вся эта больница – затянувшийся нелепый сон.
Склоняю голову и мою волосы, долго наслаждаясь каждой чистой каплей. Шампунь, на удивление, пахнет приятно и свежо. Хорошо хоть не хозяйственное мыло положили. И в конце купания понимаю, что не хочу выходить. Так и стою с включенным краном, размышляя, как действовать дальше с этим приставучим лже-мужем.
Дверь кабинки распахивается. Я успеваю только ахнуть и отстраниться чуть в сторону. Марк протягивает мне полотенце и подает руку, странно ухмыляясь. Не нравится мне это.
Хватаю сорочку с крючка, нелепо прикрывшись нею.
Мужчина многозначительно смотрит на мою грудь. Опускает взгляд, скользя наглым взором по взмокшей коже, затем снова трясет передо мной полотенцем.
– Ты очаровательна, но я уже хочу спать. Освободишь кабинку?
– О! Да, конечно! – я мигом заворачиваюсь в махровую ткань и выползаю наружу. Только сейчас замечаю, что Марк разделся и стоит передо мной в чем мать родила. И чувствуя прилив тепла к щекам, резко отворачиваюсь и направляюсь к кровати.
– Тебе придется помочь, – говорит Марк, будто нарочно таким ровным тоном, что охота его треснуть.
Я закатываю глаза. Как все это надоело! Смирно иду назад. Ну, это же помощь! Не могу же я быть последней свиньей?
Снова эта ухмылочка на его лице и блеск на радужках. Всматриваюсь. Ну, не бывает такого цвета глаз. Чувствую, как на плечах высыхает вода и меня бросает в дрожь. Или это от страха? Почему мне кажется, что вся эта путаница чья-то игра?