Танцы в нечётных дворах - стр. 36
– Нет, – Эльза запнулась. – Никому. А откуда вы знаете, как звали маму?
– Детка, ты недогадлива, что, впрочем, простительно актрисе. Вас же чужие слова повторять учат, а не думать. Я ее сестра, не заметно? И меня действительно зовут Элла.
– Сестра? Я не знала, что у мамы есть сестра…
– Наша мать сбежала сюда не одна, а с ребенком, то есть со мной. Она родила двойню, и считала, что с двумя детьми точно не выживет. Поэтому меня оставила себе, а Мануэлу – бабушке. Нам тут было не так сладко, как вам. Но я тоже выучилась танцам, даже в театре танцевала. А потом сидела в тюрьме – пырнула ножом любовничка. Когда я вышла, появилась твоя мать, и все закрутилось… Пусть лучше она сама тебе все расскажет.
– Мама жива? Боже мой… Почему же она не писала мне, не звонила? Мы думали, она утонула…
– Вот поэтому и не звонила, что вы так думали. И еще из-за любви своей… Ох, ну ее совсем.
Стало совсем темно – то ли перед глазами, то ли город окончательно накрыла ночь. Элла встала со скамейки и грациозной походкой, так не сочетающейся с ее грубоватой речью, пошла по дорожке. Эльза почувствовала, что, если она поднимется со скамейки, ноги ее не удержат.
– Ты идешь, или так и будешь сидеть?
– Иду.
Идти оказалось недалеко. Два квартала, поворот, вход в цокольный этаж старого особняка, пара темных коридоров, потом в одном – тусклая лампочка возле неведомо куда ведущей старинной винтовой лестницы. На миг у Эльзы снова появилось сомнение: а что, если эта женщина лжет? И с ней вообще опасно связываться?
Следующий поворот вывел на вполне приличную лестничную площадку, вымощенную потрескавшимся и вытертым множеством ног, белым когда-то мрамором. Элла постучала в дверь, но не так, как обычно стучат люди, а будто отстукивая мелодию. Ритм показался Эльзе знакомым. Запомнить бы на всякий случай.
Дверь открылась, но в полутемной прихожей никого не было. В следующую секунду из-за портьеры вынырнула женщина, которая была ростом чуть ниже Эллы, и, всхлипывая, кинулась Эльзе на шею.
– Лизанька, Лизанька, боже мой! Какое счастье, дорогая моя… Сокровище мое, ты такая красивая, такая невероятно красивая… В жизни еще лучше, чем на афишах!
– Эта дуреха твоими афишами всю комнату оклеила, живем как в гримерке – не наглядимся никак.
Мануэла посмотрела на сестру, потом на Эльзу:
– Деточка, не обижайся на нее, она только с виду колючая, а в остальном – прекрасная и светлая. Идем в гостиную, а она пусть кофе сварит, что ли… И покрепче, Элла!
Лицо у матери, и правда, было нежнее, чем у сестры, голос приятнее, волосы чуть длиннее. Но движения были такими же плавными и четкими, осанка – ровной, походка, несмотря на ногу – невероятно легкой.