Танцы с медведями - стр. 15
С поэзией все переносилось легче.
Но внезапно некто в темном плаще протянул руку и без усилия вздернул Аркадия на ноги. Он обнаружил, что смотрит снизу вверх в яростные и немигающие глаза Кощея, странника – бродяги, пилигрима, – пришедшего в город из пустошей несколько недель назад. С некоторых пор Кощей вообще не обнаруживал намерений покинуть поселение. Аркадий поморщился: на таком близком расстоянии запах Кощеева тела был тошнотворным.
– Бог не любит трусливых шалунишек, – процедил Кощей. – Греши гордо или не греши вовсе. – Затем странник развернулся на месте, одежды его взметнулись вихрем, и он побрел прочь, сердито колотя по земле огромным посохом, в котором явно не нуждался для опоры.
Аркадий таращился ему вслед, пока тот, будто призрак, не растворился в толпе. Наконец юноша повернул голову и едва не столкнулся с отцом, только что спустившимся на землю. Гулагского окружили люди, которые хлопали его по спине и пожимали ему руку. Аркадия накрыла волна эмоций. Он бросился в отцовские объятия.
– «О нет, – вскричал он, – не отец мой! Меня обольщает бог какой-то, чтоб после я больше скорбел и крушился. Смертному мужу никак не возможно все это проделать Собственным разумом! Бог лишь один, появившись пред смертным, может сделать себя молодым или старым, как хочет. Только что здесь ты сидел стариком в неопрятных лохмотьях, нынче ж похож на богов, владеющих небом широким!»[5]
– Ты пьян, – с отвращением произнес Гулагский.
– А ты был мертв, – объяснил Аркадий и ткнул отца в грудь. – Надо было тебе взять меня с собой! Я бы тебя защитил. Я бы бросился в разверстую волчью пасть, и он бы подавился моей мертвеющей плотью.
– Уберите от меня этого дурака, – велел Иван Аркадьевич, – пока я с ним чего-нибудь не сделал.
Один из новых отцовских друзей ласково взял Аркадия под локоть.
– Позвольте, – вымолвил он.
Брошенный искоса взгляд подсказал Аркадию, что лицо незнакомца покрыто шерстью и что его уши, нос и другие черты могли бы принадлежать собаке.
– «Подальше Пса держи – сей меньший брат, – продекламировал юноша. – Его когтями выроет назад!»[6]
– Молодой человек, к чему такая враждебность?
Аркадий раскинул руки.
– «Ты! Лицемерный читатель! – двойник мой, мой брат!»
– О, так гораздо лучше, – отозвался псоглавец. – Только вы должны звать меня Довеском.
Аркадий весело улыбнулся и протянул Довеску руку.
– А вы, в свою очередь, зовите меня Ишмаэлем.
Процессия, шумная, как праздничный карнавал, вилась по извилистым улочкам – вдоль приземистых изб с красивой резной отделкой в доутопическом стиле. Аркадий считал, что данные архитектурные излишества являлись признаком отсталости мышления и анахронизмом. Однако они были гораздо красивее, чем современные однокомнатные лачуги, где обитала беднота. Такие постройки практически вырастали из земли, будто сказочные тыквы. Так что старая часть его родного городка, пожалуй, больше всего подходила для показа незнакомцам. Толпа текла вверх и притормаживала в самом центре и самой высокой точке поселения, в месте, которое не считалось бы холмом в любом менее плоском краю. Там находился каменный особняк его отца – поистине великолепное здание, высотой в полных три этажа, увенчанное остроконечными крышами и множеством труб. Стены его почернели от времени и сажи, однако окна ярко сияли теплом и светом. Дом окружали столетние дубы, а во дворе вполне хватало места для всех трех фургонов и пристроек для размещения неандертальцев. В общем, гостеприимство его отца не навлечет бесчестья на них обоих.