Танцы на льду жизни. «Я знаю о любви всё…» - стр. 5

Вспоминаю из раннего детства: идем мы в детский сад, и папа мне рассказывает, что перекидной прыжок намного проще, чем сальхов одинарный, и если я не вставлю сальхов в программу, я – слабак! Ну что сказать, я рыдал! За двадцать метров от садика он с видом Антона Макаренко развернулся и пошел конструировать свои ракеты, а я в соплях остался проклинать свою никчемную жизнь без сальхова, а мне шесть лет! В тот момент я решил, что меня никто не любит, любят лишь этот чертов сальхов. И ни в какой детский сад я, естественно, не пошел, а пошел домой, где взял свой велосипед с толстыми шинами и роликами по бокам, и рванул к бабушке в Мытищи (тот еще Армстронг)! Я ехал полдня.

Доехал до Ярославского шоссе и, увидев поток машин, мягко говоря, испугался. Развернулся и поехал назад, но не домой, а к бабушке Поле, папиной маме. Она жила в Подлипках. Бабушка папы была подкидышем. Ее подбросили на крыльцо в семью в деревне Тюнеж Тульской губернии. Она была завернута в матерчатый конверт с какими-то очень богатыми вензелями. Много позже, когда в передаче «Моя родословная» редакторы с Первого канала пытались выяснить что-то по этому поводу, они докопались до моих итальянских и армянских корней по материнской линии, а по линии отца – тишина. Может, с моими корнями все не так просто. Бабушка была первой певуньей и плясуньей на деревне.

Так вот. Я приехал к ней, сказал, что очень соскучился. Она меня сразу накормила всякими вкусностями и вообще залюбила до беспамятства, а я предвкушал свою победу над родителями, в частности над отцом, который не понял души поэта. А стационарного телефона у нашей семьи в ту пору не было. Теперь представьте пришедшего за мной в садик папу, которому сообщают, что «ваш сын не появлялся». В общем, меня начинают искать везде… И в одиннадцать вечера находят у бабушки, которая не в курсе моих подвигов. Надо отдать должное родителям, они объяснили мне в доброй форме, что я был не прав. Согласились на перекидной. Любили очень сильно!

Моя мама была ангелом. Более безобидного и робкого человека я не встречал и по сей день. Я вил из нее веревки. Для нее всегда было главным, чтобы я был сыт, обут, одет и не болел. Папа же видел во мне чемпиона и максимально меня заводил. Все ключевые решения в семье принимал отец, что абсолютно нормально.

Маму же он безумно любил. Сейчас я понимаю, ему была необходима любящая женщина-слушатель, человек, который всегда видел в нем главу нашей семьи. Мама меня очень баловала, любила донельзя. Я сильно этим пользовался и до пяти лет не слезал у нее с рук. Говоря, что у меня очень устали ножки, я, здоровый кабан, забирался к ней на руки и балдел от материнской любви.