Там, где кончается арена… - стр. 7
Он глянул в окно. Над Москвой занимался серый мартовский рассвет. Впереди ждал очередной длинный день, как сдвоенный состав товарняка на переезде, который надо было переждать, пережить…
…Он лежал, прижавшись к рёбрам старой чугунной батареи. От неё шел нестерпимый жар! Топили в этом сезоне, не жалея ресурсов и не щадя налогоплательщиков. Сашка Сарелли валялся вот уже второй день, редко вставая по малой нужде, и только чтобы попить воды прямо из-под крана. Силы его иссякли, и все надежды рухнули.
Накануне он походил по Москве в поисках хоть какой-нибудь работы. В цирковом училище ему были рады, но все места педагогов были заняты, а сверх штата никто никого набирать не собирался. Поискал в интернете самодеятельные цирковые студии, созвонился. Там тоже в нём нужды не было, если только на общественных началах. Из любви, так сказать, к цирку. Проще говоря – за так! Он дал несколько объявлений на частные уроки по жонглированию. Один раз отозвались. Заплатили за два часа занятий и всё, продолжения не случилось – поняли, что дело это нелёгкое, не такое уж и развлечение… Однажды попросили провести несколько уроков жонглирования в ГИТИСе для студентов-первокурсников, и на этом тоже всё закончилось. Больше никаких предложений не было, идей тоже. Работать свой номер по кабакам-ресторанам или в детских садах, как это теперь делали многие, он не мог – было противно, унизительно! Физически он тоже едва тянул – его время, как профессионала, кончилось. Нет, конечно, собраться, «выдать на гора», он всё ещё мог, но…
Всё чаще одолевала мысль продать квартиру, которую когда-то приобрели его родители. Эта была хоть и небольшая, но уютная трёшка в цирковом кооперативе «Арена» на Фестивальной и углу Онежской. Тут жил почти весь цвет советского цирка. Ну, или, во всяком случае – какая-то его часть. Не самая худшая…
Если «трёху» продать, купить однокомнатную, то можно какое-то время прожить безбедно. Но делать этого ох, как не хотелось! Это было не только жильё, но и невидимая связь, ностальгия по ушедшим родителям и временам своей юности. Именно здесь он когда-то потерял девственность. Отсюда уходил в армию – вот тут валялись его лохмы, когда стригли «под ноль». Сюда привёл первую жену. Здесь были бесконечные застолья, когда возвращались с гастролей. То он с приятелями, то родители со своими друзьями, а иногда и общими компаниями гремели на весь подъезд. Как здесь было хорошо и радостно! Знали бы они…»
Жизнь остановилась, замерла, потеряла всякий смысл. Земля вращалась во вселенной вместе с бренным телом бывшего жонглёра. Цирк во всех его ипостасях остался в прошлом. К этому нужно было привыкать, точнее отвыкать. По ночам, во сне, он всё ещё работал. Снились, в основном, кошмары: вот он выскакивает на манеж, а реквизита нет. Ему подают мячики. Зачем? Это не его реквизит! Он всегда ими плохо жонглировал! Где кольца? Но выкручиваться надо – зрители вокруг! Позор!.. На другой день: объявляют его номер. Он спешит по каким-то запутанным лестницам к манежу. Звучит его музыка. Он не успевает, опаздывает… Следующий сон не лучше предыдущих: он второпях надевает костюм, но никак не может закончить. Руки действуют как-то замедленно, словно нарочно. А тут снова звучит объявление его номера. Музыка! Он опять не на манеже… Очередное просыпание в холодном поту и трепещущим сердцем. Только один раз, летая в эфирах, он получил от работы наслаждение. Снился Париж, международный конкурс. Всё, что он тогда пережил наяву в ранге триумфатора, сейчас вернулось во сне. Зал аплодировал стоя. Крики браво! Члены жюри рукоплещут, а он кланяется, кланяется и плачет от счастья… Проснулся – лицо мокрое…