Таир. Спаси меня - стр. 3
– Замуж? Меня? – может я что-то не так расслышала, и он говорит не обо мне? Может, это он хочет идти сватать девушку для Фарида? Как-то я слышала их разговор с матерью, та говорила, что Фариду нравится одна из соседских девушек. А ещё у неё приданное богатое будет. Но отец тогда накричал на мать, заявив, что у нас нет денег даже на сватовство, что уж о свадьбе говорить. Мать замолчала, а отец переключился на меня и накинулся с упрёками, что брожу без дела.
– Тебя, кого же ещё? – кивнул отец своей лохматой головой, развеивая в пух и прах мои сомнения. Я заплакала. Закрыла лицо руками и зарыдала.
– Не хочу замуж. Не хочу…
– А тебя никто не спрашивает! Я так решил, значит пойдёшь! Или ты хочешь остаться иссохшей старухой без мужа и детей?! – прогремел отец над моей несчастной головой.
Для женщин нашей деревни было самым страшным наказанием (разумеется, помимо рождения девочки) – остаться без мужа к двадцати годам. В девятнадцать – и то уже поздно. Старуха – так называли девушку, которую никто не сосватал. Над ней смеялись и жалели, как какую-нибудь сумасшедшую. А если девушка была красива, то называли шлюхой. Если красавицу никто не захотел сосватать – значит, она грязная, согрешившая.
И я, как и все остальные, взращенная на этой ненависти ко всему женскому, тоже сторонилась таких девушек. Я не смотрела на них с осуждением, как делала моя мать, но и не общалась с ними, чтобы меня не назвали такой же… Шлюхой.
Стать шлюхой – значит, опорочить весь свой род. Лишить семью чести и достоинства. От этой семьи все отвернутся и будут бросать камнями им вслед. Даже маленькие дети. Так будет продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь из семьи не убьёт согрешившую, чтобы смыть её кровью позор. А потом их будут все жалеть и сочувствовать. Не потому, что они потеряли дочь, сестру или жену. А потому что на их долю выпало пережить этот позор. Говорили, в соседней деревне подобное случалось часто. У нас же такого случая не было. До того дня…
– Не хочу… Не хочу замуж. Не хочу, – твердила, как заведённая, на что отец разозлился и прогнал меня.
Я бросилась к матери, упала ей в ноги, обхватывая колени и целуя руки, которыми она пыталась меня оттолкнуть. Я не знала, за кого они хотят отдать меня, но отчего-то до ужаса боялась. В нашей деревне я мало кого знала из мужчин. Мне было запрещено разгуливать по улице без веской на то причины. Исключением являлся поход в магазин, к менялам и торговцам или на пастбище. И то только в присутствии матери. Да даже если бы её не было рядом, я всё равно не осмелилась бы поднять взгляд на мужчину, чтобы не стать шлюхой. На мужчин смотреть – большой грех. Можно только на родных братьев. О том, чтобы заговорить с чужим мужчиной, вообще речи не шло. За такое могли казнить сразу же, без суда и следствия. Впрочем, обычно так и делали. Это уже через годы я поняла, что самосудом мои земляки занимались без веских доказательств вины. Девушку даже не всегда водили к врачу, чтобы определить, девственна она или нет. Если главе семьи казалось, что это лишнее, приговор выносили просто со слов соседей или знакомых, которые видели, как девушка опорочила честь семьи. Потом я буду задумываться над тем, что происходило на моих глазах, о том, что произошло со мной… Почему люди поступали так со своими родными? За что? Что побудило их стать такими? Вера? Нет. Религия здесь ни при чём. Это сотворили сами люди. От злобы своей, от зависти или боли. Неважно. Всему виной люди. И я буду долго ненавидеть их всех за ту боль, что мне пришлось пережить.