Таежная месть - стр. 1

На моем письменном столе, сколоченном из дубовых гладко струганных досок, стояли две любительские фотографии, запечатлевшие небольшие, но весьма яркие сюжеты дикого леса. На первой фотографии в изящной ореховой светло-желтой рамке была заснята колоритная крупная полярная сова, сидевшая на сучковатой еловой ветке и с интересом глядевшая прямо перед собой. Снимок удачный: на птице было видно каждое перышко. Белый цвет чередовался с черным узором, огромные выразительные глаза с желтой радужкой, будто бы две застывшие планеты, выразительно и очень вдумчиво посматривали на каждого, кто хотел полюбоваться птицей. К совам у меня особое отношение. Я люблю этих птиц – и за мистическую тайну взгляда, и за неслышный полет в темноте, мгновениями мелькавший в лунном сиянии.

Фотография совы стала для меня личным домовым, охраняющим очаг и его хозяина. Когда следовало принять какое-то важное решение, я посматривал на сову, как если бы хотел заручиться ее поддержкой.

Другой снимок запечатлел человека и медведя в смертельной схватке. Нужно было отдать должное хладнокровию неизвестного фотографа, сумевшего уловить критический момент. Хотя, быть может, в эту секунду в его руках должна была находиться не любительская фотокамера, а безотказный карабин. Снимок был старый, доставшийся мне от отца, отчаянного охотника-медвежатника.

Снимали где-то в начале апреля, что было видно по тощему телу зверя, совершенно недавно выбравшегося из берлоги и стремившегося побыстрее нагулять жирок. В отдалении можно было рассмотреть высокие ели, спускавшиеся с пологого склона к небольшому ручью. Ранней весной медведь наиболее голоден. В этот период он не брезгует ни случайной полевой мышью, ни насекомыми, выбравшимися из земли на теплое солнышко, голод глушит природный страх даже перед человеком, и зверь может напасть на охотника.

Медведь был огромным, не менее трех с половиной метров. Поднявшись на задние лапы и открыв широко пасть, зверь двигался прямо на человека, бесстрашно стоявшего с оружием на расстоянии двух метров. Следовало отдать должное хладнокровию безымянного охотника – он чуток выставил вперед правую ногу, а ствол карабина направил точно в голову зверя, – держался таким образом, как если бы находился не перед матерым зверем, изготовившимся к смертельной атаке, а в городском тире у неподвижной мишени.

Судьба отважного охотника мне была неизвестна. Шансы не угодить под когтистую лапу хозяина тайги у него были минимальные. Известны случаи, когда зверь, буквально напичканный свинцом, расправлялся с опытными охотниками и потом спокойно умирал рядом с растерзанной жертвой. И в этом случае могло произойти нечто подобное.

Судя по поведению охотника, тот был весьма опытным медвежатником, а потому даже не предпринимал попыток как-то уклониться от встречи с медведем, осознавая, что любое лишнее действие может привести к печальному исходу. И очень хотелось верить, что смелый человек оказался победителем в этом поединке.

В этот раз я просто обязан был посмотреть на обе фотографии: на сову как своеобразный тотем, приносящий мне удачу, и на медведя с открытой оскаленной пастью.

Так уж получилось, что из множества профессий мне досталась профессия егеря. Хотя я не однажды пытался переиначить предначертанное, даже уехал после окончания школы в город, где поступил на биологический факультет. Это была моя первая отчаянная попытка порвать с потомственным ремеслом. Учеба мне давалась легко, студенческая жизнь тоже захватила всецело, так что к родителям в тайгу я наведывался только по большим праздникам. Тогда я всерьез полагал, что прокладываю новую дорожку, по которой, быть может, пойдут мои дети, а то и внуки.

После окончания вуза я некоторое время колебался, чем же мне в итоге заняться: научной работой, которая представлялась мне более интересной, или педагогической. После некоторого внутреннего противоборства выбрал второе. Но, поучительствовав некоторое время, я все же решил вернулся в тайгу, которая, как мне показалось, очень ждала меня все это время.