Таёжная кладовая. Сибирские сказы - стр. 4
В каких землях доселе Микола мотался, чего нахватался, – один Господь ведает.
Только деревня поперва приняла его за доброго человека: живи, хозяйствуй.
Мужик оказал себя дельным. С виду рыж, как пыж, да знал, знать, кого бодать.
Поди-ка и дале понукал бы паря, да Алёна-травяница кликушинская ухабиной на дороге его подвернулась.
Треснуло колесо Миколино, а вычинить охота не приспела.
Засмотрелся гусь на гагару, память вышибло – в какую сторону хвост вертел.
Вот те и жених!
А то бабы жалковать было собрались Алёну: одна и одна, как былинка в поле: службу есть кому служить, да не к кому голову прислонить.
Парни, которые, бывало, глаза мозолили об Алёнкины оконца, поотстали со временем, обмужиковались, детей повывели. А она всё ходит в девках.
А девка, не худо сказать, вызвездилась ясной звёздочкой, выпрямилась да вытянулась. Рябинки с лица как крылышком кто смахнул да курам горсткой вышарнул.
Да, умна Алёна сладилась. Днями по лесам бродила, потёмками по книжкам пальцем водила – грамотой тешилась.
Ну, дела! Люди на неё рукой махнули, во лбу покрутивши: жена учёная что вода толчёная, сколь ни пестуй, одни мозоли на персты.
Потому никто Миколе дорогу не заступил, охотки не пресёк. Однако сумлевались: «Лови, пайчик, солнечный зайчик…»
Так и пристал Микола к селу, как ветка к помелу.
Живёт. Хозяйством обзаводится. Ждёт, когда с Алёны кураж схлынет. Тем временем и приметил его купец один. Ну, тот, который лес откупил для поруба. К себе зазвал и величает:
– Мужик ты подходящий. Цепкий, вижу, мужик. Мне такой позарез нужон. Подь ко мне на лесопилку началить.
Микола замялся поперва, как жмот на ярмарке, цену поднял. Да где ж отказаться, когда у того лесозавода вся округа кормилась? Вот и прикинь, кем Микола становился?
– Испыток, – говорит, – не убыток. Бери, коли поглянулся.
Заделался рыжий наипервым хозяйским советчиком, наипервейшим подсобщиком.
Захухрынился, забекренился: фу ты, ну ты, лапти гнуты!
«Ну, ну, – думаем. – Петушися, кочеток, поерепенься чуток. Поершися, кочет, покуль силку[2] точат».
Алёна-травяница тоже диву далась: «Гляди-тко! Поганкой вынырнул, да боровиком вывернул».
Микола пуще того в пыжню ударился. Окромя тыка да крика никак не здоровкается.
Видит хозяин такое дело, вовсе на Миколку заботы посбросал: сам себе гостем заделался.
Одна только забота у рыжа: хата без хозяйки чужа.
Алёна хоть и подаряет Вовку бровкой, а всё не запамятует бабкин сказ: «Суженый твой с восхода – в воду, с заката – в хату. Умом не зови, сердцу верь».
Ну, так, знамо, лето за зиму, зима за лето…
Позаряла как-то Алёна по траву-мураву за поскотину, в лягу заречную. Солнышко только рожки над землёй выставило. Спустилась она к воде, бродом пошла. Ноги ставит кошкой по склизким камешечкам – где не оступиться.