Табор смерти - стр. 3
– Да какое там, – отмахнулся тот. – На подхвате я. Взяли меня, как знатного шоферюгу.
– Домушника шофером? – посокрушался искренне Оглобля. – Ох, времена пошли!
– Так срослось по жизни.
– И куда рулишь?
– Да несколько адресочков по области надо навестить, – поведал Дюпель. – Потрясти толстых и богатых.
– Кого трясти будете?
– Осколки темного прошлого. Попов мы щиплем. Да так, что только перья летят, – с гордостью доложил Дюпель.
– Вот оно как. Ну что ж, дело хорошее.
– Богоугодное, – хмыкнул Дюпель, которого развозило все больше, и он уже не мог остановить поток слов. – Кровососы они, попы эти. Вон, в Березах один такой пристроился. Как клоп насосался. Опиум для народа, едрить его в корень!
– Все равно непорядок, – веско объявил Оглобля. – Общаку должны доложить, что работать в наших местах будете.
– Так я винтик мелкий. А бугор у меня такой… Ему этот общак до одного места. Ох и страшный, аспид. У меня от него колики в печени. Как зыркнет, – Дюпель пьяно всхлипнул.
– Кто ж это такой сурьезный? Я его знаю? – заинтересовался Оглобля.
– Копач погоняло. Случайно нас нелегкая свела. Ему шофер-механик нужен. А ты знаешь, я все могу. Но… Сто раз раскаялся, что связался с душегубом.
– Он по мокрухам, что ли?
– Да ну, ты знаешь… – заюлил Дюпель.
– Стоп! Я в душу не лезу. Дело твое. Но запомни, бродяга. Кража – это да. А мокруха – подлое дело. За это и выпьем.
Звякнули стаканы. Старые кореша выпили и постепенно начали погружаться в пьяную дрему.
А у Саши Циркача нарисовалась проблема…
Глава 2
Колдырь сейчас походил на великомученика со старинных картин маслом. Сгорбленный, исхудавший, испитый до посинения, несчастный, он с видимым физическим и душевным усилием скорбно толкал перед собой тачку, с верхом груженную всяким барахлом. За ним уныло плелся, поскрипывая сапогами, участковый Станислав Семенович Павлюченко, ритмично постукивавший ладонью по висевшей на боку потертой офицерской сумке. Завершал шествие молодой, долговязый и огненно-рыжий оперуполномоченный Заозерного РОВД лейтенант милиции Порфирий Васин.
Глядя на воришку, семенящего впереди с тачкой, лейтенант ощущал себя отягощенным возрастом мудрецом, познавшим жизнь. Это раньше он подпрыгивал бы от радости, поймав за руку злоумышленника, и трепетно мечтал бы о скупой похвале начальства. Сейчас он уже опытный усталый опер, как-никак целых двадцать шесть годков стукнуло, и четыре года стажа оперативной работы. Четыре года – это для обычного человека немного. А для опера – как на войне – год за три, не юридически, так психологически, это целая жизнь. Поэтому надо быть степенным…