Табия тридцать два - стр. 17

(Здесь Кирилл чувствует эгоистичную, совсем не благородную, но от того еще более сильную радость: хвала Каиссе, он родился уже в новой, нормальной России, ему не пришлось (как пришлось Дмитрию Александровичу) жить в докризисную эпоху, когда детей заставляли читать Достоевского, черное называли белым, по улицам ходили строем и каждый день планировали высадку десанта в Риге и ракетный удар по Тбилиси.

То ли от этой радости, то ли от съеденного сахара хочется вдруг вскочить с табурета, запеть, может быть, песню, выбежать, танцуя, во двор – ну или хотя бы распахнуть окна, за которыми плывет холодный и теплый, ледяной и цветочный апрель.

Как волшебно вокруг!

Наконец-то выход из всех цугцвангов и анабиозов! Весна, что твоя проходная пешка, марширует к победе, и ничто не в силах остановить ее марш. Снова суета, толкотня, планы проснувшейся жизни. Вечер ласков и густ, и зачем в нем какая-то наука, какая-то культура, какая-то политика, когда надо просто пойти гулять? Дышать сумерками, прислоняться к деревьям, смотреть, как сидят на железных крышах облезлые коты, как сияют над Смольным собором огромные звезды, как во всех парках города пенсионеры, милиционеры и студенты-младшекурсники играют в шахматы (пуля, блиц; мельканье рук и фигур; падение повисших флажков). «У кого слоны, тому принадлежит будущее», учили классики, и Кириллу кажется, что сейчас он владеет всеми слонами мира. И мир этот прекрасен. Вдоль улицы Шумова действительно шумно от галдящих птиц (скворцов?); в тесных дворах близ «Таймановской» – первые чудо-крокусы, а еще дальше, на Воскресенской набережной Невы, где редкие фонари и автомобили, – сотни рыбаков, добывающих корюшку.

Перелететь бы реку, оказаться на милой Петроградской стороне; что там делает Майя? Известно, что: готовит весенний ужин (аккуратно перебирает гречневую крупу, щиплет перышки зеленого лука, растущего в банке на подоконнике). Майины родители много работают и появляются дома ближе к ночи, так что домашние хлопоты на Майе – как и контроль за Левушкой, младшим братом, заканчивающим второй вроде бы класс.

Неглупый мальчик, учится в знаменитой гимназии имени А. К. Толуша.

(Многие бы позавидовали, да.

Уж там-то, конечно, не просто заучивают наизусть («К четвергу „Нимцович – Капабланка“, партия в Нью-Йорке (1927 год), чтобы от зубов отскакивало»), там с самого начала не скучно, а, наоборот, весело – и поэтому хочется узнавать новое.

Входит в светлый класс учитель: «Здравствуйте, дети! Сегодняшний урок мы начнем с очень простого вопроса: задумывались ли вы когда-нибудь, почему в шахматах „каждой твари по паре“? Я имею в виду – каждой фигуры. Почему у игрока именно