Табакерка из Багомбо - стр. 45
– Вы не понимаете, – сказал Пламмер. – Разве вы не заметили, что у меня новый кларнет?
– Гм? Э… да, действительно новый.
Пламмер погладил атласно-черный ствол инструмента, словно это был меч короля Артура, наделяющий волшебной силой любого, кто им обладает.
– Не хуже, чем у Флэммера, – сказал Пламмер. – Даже лучше.
В его голосе прозвучало предостережение, мол, дни дискриминации миновали, мол, никто в здравом уме не посмеет затирать человека с таким инструментом.
– Э-э-э… – сказал мистер Гельмгольц. – Ну, увидим, увидим.
После репетиции его притиснули к Пламмеру в людном коридоре. Пламмер мрачно втолковывал желторотому оркестранту из «В»:
– Знаешь, почему наш оркестр проиграл в июне джонстаунцам? – спрашивал Пламмер, как будто не ведая, что мистер Гельмгольц стоит у него за спиной. – Потому что людей перестали выделять по достоинствам. В пятницу гляди в оба.
Мистер Джордж М. Гельмгольц жил в мире музыки, и даже пульсация головной боли являлась музыкально, хотя и мучительно, хриплым уханьем большого барабана, семи футов в диаметре. Заканчивался первый день проб нового учебного года. Он сидел у себя в гостиной с полотенцем на лбу и ожидал очередного «бу-бух» – удара вечерней газеты, брошенной о фасад его дома Уолтером Пламмером, разносчиком.
С недавних пор мистер Гельмгольц говорил себе, что в день проб обошелся бы, пожалуй, без газеты, ведь к ней прилагался Пламмер. Газета была доставлена с обычным грохотом.
– Пламмер! – крикнул он.
– Да, сэр? – откликнулся с тротуара Пламмер.
Мистер Гельмгольц прошаркал в шлепанцах к двери.
– Прошу, мой мальчик, – сказал он, – разве мы не можем быть друзьями?
– Конечно, почему нет? – сказал Пламмер. – Что было, то было, я так всегда говорю. – Он горько изобразил подобие дружеского смешка. – С водой утекло. Прошло два часа с тех пор, как вы проткнули меня ножом.
Мистер Гельмгольц вздохнул.
– У тебя есть минутка? Пора нам поговорить, мой мальчик.
Пламмер спрятал стопку газет под живой изгородью и вошел в дом. Мистер Гельмгольц жестом указал на самое удобное кресло в комнате, то, в котором до того сидел сам. Но Пламмер предпочел примоститься на краешке жесткого стула с прямой спинкой.
– Мой мальчик, – начал руководитель оркестра. – Господь создал самых разных людей: одни умеют быстро бегать, другие – писать замечательные рассказы, третьи – рисовать картины, четвертые – продать что угодно, а кое-кто способен творить прекрасную музыку. Но он не создал никого, кто мог бы делать хорошо все разом. Часть процесса взросления – искать, что мы способны делать хорошо, а что нет. – Он похлопал Пламмера по плечу. – Последнее – узнавать, чего мы хорошо не умеем, больше всего причиняет боли, когда взрослеешь. Но с этим приходится столкнуться каждому, а потом надо продолжать искать свое истинное «я».