Т. С. Есенина о В. Э. Мейерхольде и З. Н. Райх (сборник) - стр. 20
В годы, когда о З.Н. громко не говорили, один журналист, большой поклонник Есенина, потихоньку расспрашивал меня о ней и однажды сказал – «я вам верю. Но вы не знаете – о вашей матери говорят ужасные вещи. Я не буду повторять. Но чем же это можно объяснить?» А у меня ко всему этому иммунитет с детства. Как-то мать даже к стене приколола строки Пушкина «и подари мне славы дань – кривые толки, шум и брань»*. Я ответила:
– У неё было два великих мужа. Она была очень красива. Мало того, она была очень умна. Мало того, она была ведущей актрисой знаменитого театра. В этом есть непростительная несправедливость, и хочется верить худшему.
А потом кое-что и до меня доходило напрямую – эта «дань» явно была работой времени не в пользу З.Н. Долгие годы во всеуслышание можно было говорить только плохое. А главное – молва подхватывает то, что психологически легче – произошло с ней нечто ужасное, но ведь и была она ужасная женщина. Сюрприз ждал меня в 1964 году в Ленинграде, когда отмечали 90-летие Вс. Эм. На вечере в Театральном институте я выступала*, старик Вивьен, сообразив, откуда я взялась, вспомнил З.Н., расчувствовался и в своём выступлении сказал: «В театральных кругах утвердилось мнение, что Зинаида Райх была совершенно никчемной, абсолютно бездарной актрисой. Это неверно…». «Утвердилось мнение…» – это уже не кривые толки и шум, эта «дань» – во имя тишины, умалчивания и забвения. Я не забыла про общественность, отказавшуюся хоронить, эту общественность унизили особо постыдным беспочвенным страхом, и это надо было чем-то компенсировать.
А друзья? Однажды я встретилась с пианистом, который так когда-то был влюблён в З.Н. («я люблю вас потому, что в вас много гармонии»). Но едва мы заговорили о ней, он прикрыл глаза рукой – «не будем, я не могу…» А после смерти З.Н. прошло тогда уже шестнадцать лет.
Одно время мне казалось, что память о моей матери вся куда-то улетучивается. Много вышло книг о Есенине, где о ней либо ни слова не было, либо о ней говорили вскользь, не забыв, однако, упомянуть, что когдато она была эсеркой. Тут причины особые – путь к официальному признанию Есенина пробивали представители довольно-таки тёмного царства – душа им не позволяла ставить имя Есенина рядом с нерусской фамилией. Великий есениновед Прокушев поставил под сомнение даже единственное общепризнанное достоинство З.Н. – её красоту: «слышал я, слышал, что она была хороша собой, но по тем снимкам, которые мне попадались, этого что-то не видно». Однако в этих «кругах» всё теперь сильно изменилось – в периферийной печати то и дело что-то появляется о З.Н., а поклонники Есенина, лекторы, коллекционеры, «книголюбы» и т. д. уже и житья мне не дают своим доброжелательным интересом к ней. Когда я по просьбе Пушкинского Дома делала статью о З.Н. (она была задумана именно как статья*, а не как воспоминания), я там сжато рассказала и о её сценическом пути. Но в ленинградской «Науке» не было бумаги, поэтому сборник «Есенин и современность» пошёл в Москву к Прокушеву. Там была бумага, но для кусочка о З.Н. – актрисе её не хватило. Прокушев его снял. Потом мой сын отвез рукопись в её первоначальном виде в Константиново – на хранение в музей. И что же – вычеркнутый кусок переписали, размножили, и он пошёл по рукам.