Сюзанна и Александр - стр. 2
Ренцо, расплющив нос о стекло, припал к окну.
–– Как много людей на улицах… Что бы это за праздник нынче, тетя?
Я пожала плечами. Париж встречал нас слякотью, дождём, туманом – словом, всеми атрибутами тёплой парижской зимы. Окошко кареты совсем запотело. Капли, срываясь и сбегая вниз, пересекали мутное стекло прозрачными неровными дорожками. Улицы были грязными, колёса кареты то и дело попадали то в канавы, то в лужи, и брызги грязи летели на тротуары.
–– Действительно, – сказала Аврора. – Должно быть, сегодня какое-то торжество.
Тогда я тоже посмотрела. Двигаться по улице становилось всё труднее, толпы людей увеличивались, и, созерцая это, я почувствовала некоторый страх. Страх перед толпами, который вошёл в мою плоть и кровь. Что происходит? За последние семь лет скопление людей на улицах предвещало лишь что-то дурное. Неужто меня угораздило прибыть в Париж так несвоевременно?
У Елисейского дворца развевались трёхцветные знамёна, деревья были украшены разноцветными гирляндами. Можно было заметить карету, окружённую эскортом блестящей национальной гвардии, – она двигалась медленно, и я вдруг поняла, что это именно ради неё устроены все эти почести.
–– Так что же происходит? – пробормотала я.
Едва произнеся это, я вспомнила то, о чём трубили все газеты, о чём знали даже в глухих уголках Бретани: генерал Бонапарт после заключения мира в Кампоформио как триумфатор возвращается в Париж… Его ждали неисчислимые почести и слава миротворца.
Бесконечные войны давно надоели всем. Более пяти лет длились они с переменным успехом: французы то побеждали, то отступали. Победы радовали мало, хотелось одного – мира. Вот почему Бонапарт с его Кампоформийским мирным договором был встречен в Париже с такой радостью. Директория, особой любви генералу не питавшая, под давлением столь явно выраженных восторгов была вынуждена устроить ему пышную встречу в Люксембургском дворце. По всей видимости, именно туда сейчас Бонапарт и направлялся. Бесчисленные толпы народа приветствовали его.
Наша карета мало-помалу продвигалась вперёд, и мне, припавшей к окошку, на миг удалось увидеть Бонапарта. Я заметила чёткий римский профиль на фоне тёмной обивки сиденья, увидела худое бледное лицо с бесстрастным выражением и сжатыми губами, редкие длинные волосы, падавшие на лоб и плечи. Глаза на бледном лице горели как два угля. А высокомерие, таившееся в изгибах губ, меня поразило. Пожалуй, даже Людовик XIV, Король-Солнце, не взирал на толпу с таким презрением.