Сыщики преисподней (сборник) - стр. 20

Человека в черном передернуло от этого ледяного слова. Он согласен – так поступать плохо, но иного выбора не остается – парень носится со своей идеей, как курица с яйцом. Конечно, мальчик поклялся, что придержит язык, чтобы потом предстать перед НИМ триумфатором и спасителем, сделавшим то, что до него многие не могли добиться тысячи лет. Проблема в том, что парень слишком молод, – его так и распирает, весь светится от радости. Еще немного – и не утерпит, поделится сокровенной новостью с кем-нибудь. А этого допустить никак нельзя.

Честное слово, он привязался к мальчику и любит его как сына – но в истории уже неоднократно бывали случаи, что отцам приходилось жертвовать горячо любимыми сыновьями. А в условиях, когда все поставлено на карту, приходится идти на большие жертвы.

Он снова прислушался, но звуки в соседней комнате замолкли. Итак, курьер уже найден, а у него осталось прилично времени, чтобы приготовить эликсир, – пора спускаться в погреб. Щелкнув выключателем бронзовой лампы, человек всмотрелся в лежащий на столе лист, где старомодным почерком с завитушками были написаны семь фамилий. Самая первая, из шести букв, была жирно зачеркнута красным карандашом.

Расписавшись кровью в вахтенном журнале, они долго шли по серому цементному коридору в «комнату свиданий». Малинин тоскливо смотрел на тусклые лампочки, горевшие через одну на дочерна засиженном мухами потолке, и задумчиво чесал затылок.

– Ляксей Григорьич, а за каким хреном мы вообще сюда ехали?

– Видишь ли, братец… Ван Ли и Краузе проверяют приют для престарелых евреев, где Гитлер последние шестьдесят лет выпекал кошерную мацу, но там такой народ… Где им силы взять, чтобы в окно ночью по лестнице влезть, они со ступеньки на ступеньку еле ползают. А тут сидят людишки, у которых на Земле был ба-а-альшой праздник, когда Адольф Алоизович в ящик сыграл. Вот с одним из них я и хочу потолковать.

На другом конце коридора послышалось цоканье каблуков и отлично различимая ругань с кавказским акцентом. Ноздри Калашникова уловили запах крепкого табачного дыма.

– Вах, слушай! Ты руки убери, да? Что я, без тебя не дойду, генацвале? Ты зачем меня за рукав хватаешь, да? Мент позорный, мамой клянусь – я тебя зарежу!

Дверь открылась, и охрана втолкнула в комнату старика в арестантской робе с блестящими золотыми погонами. Роба была надета на голое тело, на безволосой груди виднелись синие татуировки. В правой руке гостя дымилась закопченная трубка.

– Здравствуйте, товарищ Иосиф Виссарионович… – медовым голосом произнес Калашников. – Счастливы видеть вас, батюшка, в добром здравии.