Сыновья - стр. 40
– Поняли! – нехотя ответили самоеды.
А не угомонившийся Седо сказал негромко:
– Уедет Дураков, тогда и нальёт купец вина.
Староста услышал шёпот пьяного охотника, повернулся.
– А ты, выпивала, не сбивай людей с толку! Будешь пить, из долгов не выберешься и детей потеряешь!
Он положил на нарту ружьё, куль с провизией и тронул каюра за плечо:
– Поехали в сторону Хантайки.
Упряжка, завихрив снегом, вскоре слилась с тундрой.
Фёдор Петрович Дураков, объехав свои стойбища, добрался до станка Хантайка и заглянул на чай к старосте Хантайской самоедской управы Ивану Никитичу Хвостову. Сидели в тёплой, добротно срубленной избе из местного леса, пили чай, курили и советовались, как навести маломальский порядок в управах. Дуракову, месяц кочующему от стойбища к стойбищу, нравилась ухоженная изба Хвостова.
– Срубили за казённый кошт! Тут у меня и горница, и горенка для приезжих, и приказная, где выдаю кое-какие бумаги и встречаюсь с тундровиками, – рассказывал Иван Никитич. – Учет самоедов веду по каждому кочевью. Из Туруханска много бумаг запрашивают. Писарь еле успевает.
– А у меня в Карасино изба маленькая. Там и живу, и служу вместе с писарем. На поездки беру в кортом оленей и езжу по стойбищам. Правда, в управе есть лодка, летом по станкам ходить. Да, ружьё казенное, – посетовал на сложности Фёдор Петрович Дураков.
Далее говорили о ценах, о самоволии купца Сотникова, разлагающего обе самоедские орды.
– Наше шкурьё берёт за бесценок. Считает, оно нам достаётся даром. А ещё диктует цены, что близко другого продавца нет. Были бы в тундре другие купцы, можно было поторговаться. А здесь, если Сотников не возьмёт пушнину, некому больше сбыть. Он и чувствует себя хозяином. Даже не хозяином, а маленьким царьком. Вся тундра под его дудку пляшет. Туруханская власть за ценами не следит, с торгашей не спрашивает. А в казённых хлебозапасных магазинах выбора товаров нет: мука, порох, свинец да соль. А он по стойбищам проехал, товары поменял на пушнину – и не клят и не мят. Как взять в оборот его – ума не приложу! – рассуждал Фёдор Петрович Дураков.
– Он-то клят! И мы с тобой клянём, и наши сородичи. Толку что? Он карманы набивает на нашей нищете. Отец его был человек, как человек. С этим не сговоришься. Не идёт ни на какие уступки. Не привечает он нашего брата-тундровика. Силища, как у медведя. Ручища, как лапа медвежья. Кулак с голову мою. – страшил Иван Никитич Хвостов. – Вся тундра страдает от его бесчинств. Люди стараются не попадаться на глаза. Если бы не нужда, обходили его обоз десятой дорогой. Боятся. Одного избил, второго споил, третьего обобрал с ног до головы. Жалуются шёпотом. Узнает – загнобит. У меня на озере, во хмелю, схватились за ружья два брата-охотника. Следопыты – от Бога! Перестрелялись. Один замёрз, опившись вином. А трое летом на рыбалке утонули. На пароходе бивни мамонта на вино сменяли. Не голод и болезни страшны, а вино. Сотников только за вино получает около трёх тысяч рублей дохода. Не исправится, напишем жалобы или донесения Туруханскому приставу от двух управ. Пусть приезжают и в Карасино, и в Хантайку. Посмотрят, как живут самоеды.