Сын счастья - стр. 5

Меня захлестнули воспоминания. Все эти тайны. Ужас. Горе. И радость. Я не знал, что стою и плачу, пока не вернулся Майер.

Стоя к нему спиной, я пытался взять себя в руки. Слышал, как он ставит на столик у высокого окна графин и бокалы. В противоположность загроможденным комнатам, через которые мы проходили, у этой было лишь одно назначение – музыка. Ни тяжелых гардин. Ни лишней мебели. Ни ковров.

У меня появилось чувство, будто я уже был здесь когда-то. Потому что здесь бывала она.

– Она была одаренная. – Майер жестом пригласил меня к столу. – Необычайно одаренная. Но уже старовата для концертных залов. К тому же она – женщина, – заключил он.

Я отметил, что он говорит «была». Как ни странно, это возмутило меня. Хотя я был готов к этому. Я сел.

– Чего-то ей недоставало. Гибкости пальцев… Слишком она была необузданная. Слишком жесткая. И слишком поздно попала к настоящему учителю.

Он помолчал. Как будто думал о ней.

Я спросил, не знает ли он, где сейчас Дина. Он склонился над бокалом, потом поднял голову и встретился со мной глазами.

– Она уехала. Не так давно.

– Куда?

– Трудно сказать. Разговор шел о Париже.

Я пытался понять по его голосу, не скрывает ли он чего-нибудь. Но не смог. Нужно хорошо знать человека, чтобы понять, лжет он или говорит правду.

– Нынче трудные времена, – мрачно буркнул он. – В Париже ужасно… Такое унижение для людей, и считать это неизбежным…

– Что считать неизбежным?

– Войну.

Он помолчал. Потом заговорил снова, обращаясь скорее к себе, чем ко мне:

– Она была такая очаровательная, такая великодушная. Всегда привлекала к себе внимание. Многие искали ее общества. Люди из самых разных кругов.

Почему он все время говорит о ней в прошедшем времени?

– Она умерла? – спросил я.

– Нет, откуда вы это взяли? – Он удивился. – Времена, конечно, трудные… Но нет никаких оснований полагать, что она умерла. В последний раз, когда мы с ней виделись, она была бодра и здорова, но от виолончели тем не менее отказалась.

– Почему она отказалась от виолончели?

– Слишком трудоемкий инструмент. Она говорила, что должна принести жертву. У нее были твердые убеждения.

Я попытался объяснить Майеру, что не верю, будто Дина могла добровольно отказаться от виолончели или оставить ее в чужом городе.

– Она относилась к тем людям, которые оставляют все, что не может быть бессмертным, – медленно произнес он.

Я показал ему письмо с подписью, которую не мог разобрать.

– Она очень спешила. Сами понимаете, отъезд…

Он вопросительно глянул на меня, потом посмотрел на виолончель:

– Особой ценности виолончель не представляет, но это хороший инструмент. Заберите ее!