Сын Пролётной Утки - стр. 81
Это молоко было Почемучкино, сам Гордеев к нему не прикасался – что же в таком разе останется сыну? Купить два литра молока вместо одного Гордеев не мог – все по той же скорбной причине… по которой он лишается этой вот квартиры.
Внутри у Гордеева вновь что-то шевельнулось, встряхнуло его тело. Гордеев погасил взрыд. Даже если с ним что-то случится, с Почемучкой все будет в порядке. У властей ныне появилось много помощников, особенно по части незадачливого детства, – наверное, не менее, чем беспризорников в нынешней России, государство на эти цели выделяет деньги, поэтому Гордеев был за Почемучку спокоен.
Чайник, стоявший на плите, дернулся, призывно фыркнул и засвистел. Будто беззаботная птица.
Гордеев заварил Почемучке чай, кинул в стакан три полных ложки сахара – сын любил сладкое, ему надо было расти, потому дети в этом возрасте и едят много сладкого, отпилил три ломтя от старой зачерствевшей булки и сунул под крышку на сковороду. Следом плеснул немного кипятка из чайника.
Через полминуты по квартире растекся роскошный хлебный дух, от которого у Гордеева во рту в твердый комок сбилась слюна… Все-таки хлеб – это типичная русская пища. Как и картошка… Картошка с лучком, жаренная на постном масле, порезанная плоскими аппетитными скибками, м-м-м, Гордеев положил теплые мягкие куски булки, распаренные на воде, перед Почемучкой!
– Ешь!
После ужина движения у Почемучки сделались медленными, сонными – умаялся сынок, столько грибов набрал, только вот попробовать их из-за этих гадов не удалось. Гордеев поспешно подхватил Почемучку на руки, подивился легкости его тела и отнес в комнату на диван.
Накрыл старым, светящимся насквозь, но еще теплым шерстяным одеяльцем – через тридцать минут Почемучка бодро захлопает глазами и проснется и тогда перед вторым, уже длинным, сном его можно будет раздеть. Почемучка натянул одеяльце на ухо и сладко засопел.
Несколько минут Гордеев сидел молча, погрузившись в некое оцепенение, боясь пошевелиться. Пространство неровно колыхалось перед ним, мышцы тупо покалывало, ему чудилось, что в доме его поселилось нечто неведомое, чужое, враждебное, он ощущал этого незваного пришельца, но не видел его, поэтому и сидел неподвижно, будто в засаде высматривал. Мыщцы начали затекать. Но Гордеев продолжал сидеть без движения. Попутно вспоминал свое прошлое, хотя его совсем не хотелось вспоминать. Не хотелось, но, видать, так устроен человек, что прошлое само выбирается наружу, вспоминается, давит, и нет способов справиться с ним. А уж чтобы справиться с самим собою – об этом даже думать не моги.