Сын «Дьявола» - стр. 27
– Там был этот… Антон? – спрашивает она, развернувшись, и я киваю. Она прикрывает глаза и все равно глупо настаивает на своем.
– Он просто ей угрожал, – идет Лана дальше. – Я уверена в этом.
– Завтра у тебя будет синяк, – я похоже силу не рассчитал. – А у нее ты видела хоть одну ссадину? Телки, которые сопротивляются, еле языком ворочают, чтобы ты знала, губы потому что разбиты в кровину.
– Тебе виднее.
– Мне, да.
Она замирает, а я вдалеке вижу башни ее замка. Сжимаю руки в кулаки в карманах и уже хочу уйти, надеясь, что сегодня она поняла хоть что-то…
– Там так плохо? – вдруг останавливает меня вопрос, и я поворачиваю голову. Смотрю в напряженное, чертовски красивое лицо. Хочется в подкорку ей залезть, узнать, что думает. Обо мне. – В приюте.
– Лучше аборт, чем такая жизнь для ребенка, – говорю то, что думаю, и Лана тут же всхлипывает, тянется к рюкзаку и достает… Да ну нах… пятитысячную купюру. Ебать…. Это ж сколько бабла.
– Это много, – грублю я и смотрю, как ходуном грудь ходит у нее, как губы дрожат. На дом смотрю, потом на руки свои.
Деньги – это хорошо, но сегодня я могу получить кое-что гораздо более ценное. Сказку.
– Лучше пусти меня к себе… руки помыть.
Глава 20.
Это, разумеется, неправильно. И чувства, гейзером всколыхнувшиеся внутри тела, запретны. И осознание, почему именно про чистые руки Максим сказал, бьет по мозгу пожарным набатом.
Я не могу оторвать взгляд, смотря как его иссиня-черные волосы высвечивает уличный фонарь, а блики на лице делают его более хмурым. Он способен на насилие. Горящая щека недвусмысленно об этом напоминает, но почему же страха перед ним нет совсем.
Лишь тягучая, сладостная, жалящая сердце, нега и ноющая боль глубоко в груди. Да и руки у него действительно грязные и от таких денег он отказался.
Прячу купюру в рюкзак, вешаю его на спину и, поворачиваясь, через плечо кидаю:
– Я вылезала из дома тайком, так что придется через заднюю дверь.
– Не боись, – слышу смешок. – Если парадный вход пока недоступен, можем и сзади.
Я замираю, пытаясь уловить в его словах смыл, потому что намек весьма очевиден и очень грязен. И теперь после его толчка в спину и спокойного «пошли уже» я не могу думать ни о чем другом, как о задних и передних входах, в которые он может ворваться. А я, что самое постыдное, готова его впустить.
Когда подходим к двери, он меня останавливает и сам заглядывает, еще раз доказывая, что вся его жизнь не подчинялась правилам.
Правила, правила, их так много в моей жизни, а сегодня ночью я нарушаю буквально все. Но в душе нет дискомфорта, скорее пьяняще чувство свободы и желание познать запретный, сладостный плод.