Связанный гнев - стр. 61
– Уезжали куда?
– В Челябу по наказу сына ездила. И не зря. Нашла нужного человека, тот гостит у нас. Заодно и внучат поглядела. Дочь у меня младшая там в замужестве.
– Ваш супруг тоже гравером был?
– А как же! Сие ремесло в нашем роду из рук в руки переходит. Раньше шло по мужской линии, а ноне собирается в него и женская линия вплестись. Внучка моя, Архипова дочь Танюшка, исподволь с малолетства к отцовскому ремеслу пристрастилась. Гимназию в Уфе кончила, мы думали, учительствовать пойдет, а она нежданно занялась граверным мастерством и на фабрику поступила. Ты ее видел. Она тебя в дом пустила. Горница эта – ее уголок. Дар у девушки к мастерству гравировки, по слову отца, неплохой имеется. Пусть…
– На портрете ее матушка?
– Она, сердешная. Рано нас осиротила не по своей воле.
– Давно?
– В девятьсот третьем кончила жить. Может, слыхал, что у нас тут народ восставал против казны?
– Нет, не слышал.
Старуха, сощурив веки, покачала головой.
– Стало быть, до мест, где жил, не дошла весть о нашем людском гневе супротив начальства?
– Может, кто и слыхал, но я ведь по торговому делу. Нам не велено хозяевами во всякие беспорядки мастеровых встревать.
– Восстание у нас было серьезное. Каратели, принимавшие его, тоже узнали, почем фунт лиха. Остервенело усмиряли народ. Архип тоже в нем был замешан, полгода в тюрьме дни и ночи считал. Выпустили, потому само начальство за него голос подало. Нужен он фабрике. Потому руки у него искусные. Взяли с него жандармы строгую подписку, чтобы ни в какие рабочие беспорядки носа не совал. Меня в аккурат в Златоусте в те дни не было. У больной дочери жила в Челябе. После родов она грудницей маялась. А вот сноха Любовь Петровна без меня погибла. На второй день после того, как примяли оружием восстание, полиция в слободке повальные обыски вела. Пришли стражники и к нашему дому. Люба отказалась их пустить. Один стражник, озлившись, в окошко в нее выстрелил. Вот как раз в то, у которого сейчас стоишь.
– Ранил?
– Наповал сразил.
– Его судили?
– Награду дали убийце, а покойную обвинили в сопротивлении власти в чрезвычайное время. В тот год на кладбище вдоволь могил прибавилось.
Старуха, встав на ноги, походила по горнице, склонив голову, постояла у кровати, глядя на портрет, и заговорила:
– Пятый год идет, а все не могу привыкнуть к гибели Любы. Правильной женщиной была по всем подобающим статьям. Только и нахожу покой в том, что гляжу в глаза внучки, потому материнский у нее взгляд. Может, тебе и не интересно, о чем говорю, но понимай меня. Годы у меня подошли такие, когда иной разок для своего успокоения от душевной тяжести повиданное и пережитое охота живыми словами вспомнить. А с тобой разговорилась потому, что Архип о тебе хорошо говорил. Лет мне много. Весной восьмой десяток прикончу. Высохла, а все одно живу. Охота дознаться, когда в государстве справедливость для простого человека отыщется.