Святыня - стр. 7
– Вы правы. Простите меня.
И вдруг она улыбнулась ему улыбкой, какой я не видел на ее лице со дня смерти Фила, такой улыбки она с тех пор не дарила никому. Улыбнулась так, будто были они с Тревором Стоуном старыми друзьями, жившими где-то, куда не достигает ни свет, ни людская доброта.
– Я одинока, – за месяц до того сказала мне Энджи.
– Неправда.
Она лежала на пружинном матрасе с покрывалом, который мы разложили в моей гостиной. Собственная ее постель, как и вообще почти все ее вещи, оставалась у нее дома на Хоуис-стрит, потому что она все еще не решалась войти туда, где стрелял в нее Джерри Глинн и где истекал кровью на полу в кухне Эвандро Арухо.
– Неправда, ты не одинока, – повторил я, и руки мои обхватили Энджи, обняв ее со спины.
– Нет, я одинока. И никакие твои объятия, никакая твоя любовь не в силах этого теперь изменить.
– Мистер Стоун, – проговорила Энджи.
– Тревор.
– Мистер Стоун, – повторила она. – Я сочувствую вашему горю, от всей души сочувствую. Но вы нас похитили. Вы…
– Мое горе тут ни при чем, – сказал Стоун. – Нет, нет. Проблема вовсе не в этом.
– Так в чем же? – спросил я.
– В моей дочери Дезире.
Дезире.
Он произнес это имя благоговейно, как молитву.
Ярко освещенный кабинет его оказался храмом, возведенным в ее честь.
Там, где раньше я видел только мрак и тени, обнаружились фотографии и рисованные портреты женщины, запечатлевшие ее чуть ли не во все этапы жизни – начиная с младенческого возраста и до окончания школы: начальная школа, ежегодные снимки ее в старших классах, по окончании колледжа. Неумело снятые стареньким «полароидом», но вставленные в новехонькие, красного дерева рамки. А вот случайный снимок: она и, судя по всему, ее мать на барбекю, стоят возле газового гриля на лужайке во дворе, в руках бумажные тарелки, в камеру обе не смотрят. Выхваченный наугад кадр, расплывшееся по краям изображение, фото, снятое без учета того, что откуда-то слева падал солнечный свет и блики его затемняли объектив аппарата. Такие карточки, не вставленные в альбом, обычно теряются, однако в кабинете Стоуна снимком этим явно дорожили – он был в посеребренной рамке на изящной подставке слоновой кости.
Дезире Стоун отличалась изумительной красотой. Ее мать, как можно было судить по нескольким фото, была, по-видимому, латинских кровей, и дочь унаследовала материнские густые волосы цвета меда, изящную форму нижней челюсти и шеи, точеность черт, тонкий нос и цвет лица, словно всегда озаренного светом закатного солнца. Отец же подарил Дезире нефритово-зеленые глаза и полные, четко очерченные губы. Симметрию генетических влияний можно было заметить, глядя на фотографию, стоявшую на столе Тревора Стоуна. На ней Дезире была снята вместе с отцом и матерью и одета в ярко-красную мантию с шапочкой – наряд выпускницы, – а за ее спиной простирался кампус колледжа Уэллсли; руки девушки обнимали родителей за шею, притягивая к ней их головы. Все трое улыбались и, казалось, так и излучали здоровье и благополучие, в то время как лицо девушки счастливо сочетало в себе нежную красоту матери с отцовским выражением несгибаемой воли.