Святыня - стр. 4

– Да…

– Хорошо. Вы осознаете, что и то и другое является преступлением против федеральных законов, влекущим за собой суровое наказание?

– М-м… – промычал Тревор Стоун. – Госпожа Дженнаро и вы, мистер Кензи, хорошо ли вы осведомлены о том, что смертны?

– У нас были случаи, когда можно было это заподозрить, – сказала Энджи.

– Это мне известно, – сказал он.

Подняв брови, Энджи взглянула на меня. Я поднял брови ей в ответ.

– Но речь шла лишь о случаях и, как вы выразились, подозрениях. Отдельные разрозненные догадки. Однако сейчас вы оба живы, молоды и имеете веские основания считать, что будете топтать эту землю еще лет тридцать – сорок. Мир с его законами и установками, с его обычаями и непреложными карами за преступления против федерального законодательства имеет над вами власть, в то время как я ныне ему неподвластен.

– Это призрак, – шепнул я, и Энджи толкнула меня локтем под ребро.

– Совершенно верно, мистер Кензи, – сказал Стоун, – совершенно верно!

Желтое пятно света переместилось, метнувшись прочь от меня, и я заморгал в сменившей его темноте. Белая точка в ее середине, сделав кульбит, превратилась в оранжевые круги побольше, подобно трассирующим пулям, они замелькали перед моими глазами. Затем зрение мое прояснилось, и я увидел Тревора Стоуна.

Верхняя часть его лица была словно вытесана из светлого дуба – нависшие брови бросали тень на жесткие зеленые глаза, орлиный нос и выпиравшие сероватые скулы.

Однако под скулами плоть резко шла на убыль. Челюсть с двух сторон будто смялась, а кости, расплавившись, перетекли в рот. Подбородок, исхудавший до состояния желвака, глядел вниз, болтаясь в резиновой кожной складке. Рот же вообще потерял форму, на его месте плавало что-то амёбообразное с белыми высохшими губами.

Лет ему можно было дать сколько угодно – от сорока до семидесяти.

Горло его покрывали нашлепки рыжеватых пластырей, казавшихся влажными. Поднявшись из-за массивного письменного стола, он оперся на трость красного дерева с золотым набалдашником в виде головы дракона. Серые в шотландскую клетку брюки пузырились вокруг тощих ног, но синяя хлопковая рубашка и черный льняной пиджак облегали массивные плечи и грудь плотно, как вторая кожа, и словно сроднились с ними. Уцепившаяся за трость рука, казалось, была способна единым махом вбивать в пыль и плющить мячи для гольфа.

Навалившись на подрагивающую под его тяжестью трость, он глядел на нас.

– Вот, полюбуйтесь на меня хорошенько, – сказал Тревор Стоун, – а потом позвольте я расскажу вам о своей потере.

– В прошлом году, – сказал Тревор Стоун, – моя жена возвращалась после вечера в Сомерсет-клубе, что на Бикон-Хилле. Вам он знаком?