Размер шрифта
-
+

Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки - стр. 2

В эпилоге говорится о значении образа святителя для современного человека, о проблеме почитания новомучеников.

Хочется сразу признаться: в работе существует определенная тенденция. Автор постарался вывести за скобки все сказочное, «чудесное», которое сопутствует рассказам о святом хирурге.

Сейчас мы видим, что «чудомания» становится для некоторых православных администраторов одним из способов оживления церковной жизни. «Вот чудеса крещенской воды, Благодатного огня, мощей святых – приходите и пользуйтесь», – как бы призывают они. Такой «утилитарный» подход часто не позволяет людям увидеть реальные лица новомучеников. Читая сомнительные с точки зрения подлинности рассказы о совершенных ими чудесах, они начинают видеть в них персонажей сказок братьев Гримм и Шарля Перро. А то и ждут от святых немедленной помощи, относятся к ним, по сути, как к языческим божествам.

Еще отец Александр Шмеман писал, что если бы в мире было столько видимых чудес, то просто непонятно, как все еще существуют неверующие. Евангелие отрицает чудо как «причину веры», как доказательство бытия Божьего. Христос остался прежде всего в образе нищего, гонимого, бездомного человека. И когда Он воскрес из мертвых, то ни ученики, ни женщины, пришедшие ко гробу, не узнавали Его иначе, как верой, каким-то внутренним, таинственным, а не нашим «объективным» знанием.

А вместе с тем Писание полно чудес: исцелений, видений и тому подобного. Как же согласовать эту несомненную «чудесность» христианской веры с отрицанием ею чуда как простого доказательства?

Отвечая на этот вопрос, Шмеман замечает, что сам мир, сама жизнь есть чудо, в которую никогда не устанет вникать, которой никогда не перестанет удивляться и восхищаться человек. Христос творил чудеса потому, что любил, жалел, сострадал.

«Чудеса без любви – обман и самообман, и их действительно нужно и можно отвергнуть. Но любовь есть чудо, и это чудо открывает нам чудесные возможности, не увидеть и не признать которые – значит ничего не увидеть и не понять на земле», – утверждает, может быть, несколько пафосно о. Александр (2).

Святость XX века – это прежде всего ежедневное мученичество. Но одновременно и свет воскресения, полнота жизни, ее цельность. Крестоношение неотделимо от пасхальной радости, от неба на земле.

Святитель Лука любил Бога и людей и литургисал не только во время богослужения, но и за операционным столом. Порой у архипастыря не было храма, где бы он мог молиться и служить. Но он служил людям именно в христианском контексте. Однажды, когда он хотел покаяться в том, что слишком много времени уделяет медицине, то услышал внутри себя как бы голос свыше: «В этом не кайся». Лука был скорее практиком, чем богословом. И известное его теологическое сочинение «Дух, душа и тело» имеет главным образом миссионерское значение. Он не стремился богословски осмыслить свой жизненный опыт. Но то, что Лука делал в силу сложившихся обстоятельств – служил людям, внутренне молился за них, не имея возможности совершить эту молитву публично, подолгу не спал, не ел, – сближает его с матерью Марией (Скобцовой), святой русской эмиграции. И позволяет говорить, что они дали нам некое новое восприятие границ Церкви, некое новое представление об аскезе и монашеском подвиге.

Страница 2