Святой флотоводец России. Жизнь и деяния святого праведного воина Федора Ушакова, адмирала непобедимого - стр. 31
Еще до того, как этот внезапный «союз» с Турцией был заключен, последовал высочайший указ адмиралу Ушакову от 25 июля 1798 г. Ему приказывалось «немедленно отправиться в крейсерство около Дарданелл, послав предварительно авизу из легких судов» к русскому посланнику в Константинополе Томаре. Дальше Ушакову предлагалось ждать извещения от Томары о том, что Порта просит русской помощи против французов, и как «буде Порта потребует помощи», Ушаков должен был войти в Босфор и действовать совместно «с турецким флотом противу французов, хотя бы и далее Константинополя случилось»[14].
Удивляться, что обратились именно к Ушакову, не приходится. Герой, одержавший несколько замечательных морских побед на Черном море, знаменитый на всем Востоке непобедимый «Ушак-паша» не имел в тот момент соперников между русскими адмиралами. Ушаков получил высочайший указ 4 августа 1798 г. в Севастополе. Немедленно он начал сборы – и уже 13 августа вышел в море с эскадрой в составе шести линейных кораблей, семи фрегатов и трех посыльных судов. Общее число артиллерийских орудий было 794, общее число морской пехоты и команды («служителей») – 7 411 человек.[15]
По утверждению летописца и участника похода лейтенанта Е.П. Метаксы, корабли были будто бы лучшие в Черноморском флоте, командный состав и матросы – отборные. Среди капитанов – в большинстве ученики и соратники Ушакова по войне 1787-1791 гг.: Д.Н. Сенявин (командир корабля «Св. Петр»), И.А. Шостак, И.А. Селивачев, Г.Г. Белли (в документах называемый иногда Белле), А.П. Алексиано, Е. Сарандинаки, И.О. Салтанов и другие, уже имевшие во флоте весьма почетную репутацию.
В Константинополе уже велись переговоры о заключении союза с Россией, и когда 23 августа Ушаков с эскадрой прибыл к Босфору или, как его тогда курьезно называли, к «Дарданеллам Константинопольского пролива», в отличие от «просто» Дарданелл, соединяющих Мраморное море с Эгейским, он тотчас послал в Константинополь уведомление о том русскому посланнику B.C. Томаре и уже 24 августа получил ответ, приглашавший его немедленно войти в Босфор.
[3]
С самого восшествия своего на Престол Император Павел I принимал живейшее участие в пагубном положении, в коем находились вся Германия и Италия от мятежного духа, возникшего во Франции.
Омыв руки в крови короля своего и страшась достойной мести за свое злодеяние, убийцы несчастного Людовика не удовольствовались соделать всех французов сообщниками преступления своего: они хотели, чтобы и прочие народы им последовали, и для того обнародовали при всяком удобном случае ненависть свою ко всем венценосцам, явно приглашая вверенных им Провидением подданных к мятежу и неповиновению. Оковав ужасом Францию и гордясь успехами своими, они перешли Рейн и Альпы с кровавым мечом равенства в руках. Австрийский двор, утомленный долговременной войной, которую вел, защищая злополучную свою родственницу, начинал ослабевать. Пруссия, открыв военные действия, с некоторыми успехами подвигалась к Парижу, но после первых неудач оставила союзнику своему Австрийскому Императору все бремя войны и заключила с Французской республикой сепаратный мир. Англия не принимала еще тогда решительных мер и не делала тех чрезвычайных денежных пожертвований, которые впоследствии предали ей, так сказать, в руки судьбу целой Европы. Прочие государства, не в силах будучи полагать оплота сему грозному потоку, помышляли только о сохранении собственного своего бытия. Оставалась одна только Россия: на нее опирались все надежды. Главнейшие министры полагали, что сильная держава эта, будучи, по отдаленности своей, обеспечена от всякой опасности, займется собственными своими выгодами и останется равнодушной зрительницей всех бедствий Европы; но своекорыстные, тонкие сии политики худо знали великодушное сердце Павла I. Мощная его рука, объемля в одно время и сушу, и моря, готовила на поражение общего неприятеля и сухопутные войска, и флот. Государь сей ненавидел Французскую революцию не только от того, что имел в ней непримиримого врага, как от гнусных и богомерзких правил, коими она руководствовалась.