Святочные рассказы - стр. 32
– Ишь проклеты шорт! – нацеливался другой поленом в темноту.
Единственное освещение на противоположной стороне улицы – окно за красною занавескою – точно налилось кровью, приняв на свой счет эту угрозу.
– Мальчик на улице – ловите мальчика! – доносилось издали.
Но кругом только бессильно мигали масляные фонари, которым до того хотелось спать, что они, едва открывая утомленные желтые глаза, недовольно взглядывали на оборванца с поленом и опять смыкали отяжелевшие веки.
– Нишво… этто нишво! На улице очень калядно… Глюпи Федька скоро будит прикадить домой, нужно его даволна карошо наказайт. Пайдем пить наш бир!
И двое джентльменов, одушевленных столь благими целями по отношению к Федьке, выбросили еще раз во мрак молчаливой улицы белое облако пара и скрылись за болезненно проскрипевшею дверью подвала. Вслед за ними туда же проскользнул и оборванец, приглашавший до сих пор мирные фонари ловить мальчика на улице.
– Ну, вернешься, бестия… я тебе колени переломаю, чтобы не бегал! – погрозил он окну, еще злобнее налившемуся кровью.
Опять заплакала дверь, жалуясь и этому безлюдью, и этому мраку. Улица точно этого только и ждала. Сонно мигнули фонари и совсем заснули. Только сквозь неплотно еще сомкнувшиеся веки они смотрели на ночную темноту, которая, в свою очередь, заслонив всю улицу, с любопытством всматривалась в их закоптелые стекла.
Если бы мальчику и хотелось вернуться, то кроткие обетования преследовавших его врагов, несомненно, заставили бы глупого Федьку призадуматься, прежде чем освободить из подвала еще одно белое облако и заставить проскрипеть и заплакать на всю улицу ржавые петли двери, дряхлой до того, что ей и зимою, и летом было одинаково холодно. Именно холодно. Потому что только это слово протяжно, назойливо и скрипели петли. Мальчик в долгие ночи чутко прислушивался к ним и отлично стал понимать их старческую жалобу.
Но мальчик и без этого не думал возвращаться.
Он забежал в открытую калитку какого-то совсем слепого дома, слепого потому, что все его окна потухли и он теперь ничего не видел пред собою. Мальчик прижался там к забору, точно хотел врасти в него, замер и даже глаза закрыл, боясь, что они его выдадут. Мальчик слышал, как мимо пробежал его преследователь. Он даже боль в коленях почувствовал, точно полено было уже вот тут, у самых его ног. Взъерошенные волосы шевельнулись на голове. Мальчик стал даже гладить калитку, чтобы и она не вздумала заскрипеть: хо-лод-но, холод-но, хо-лод-но! И не выдала его. Бессознательно погладил – это ведь помогает. На что злющая собачонка Волчок всякому норовит впустить в икры свои острые зубы, а когда глупый Федька ее гладил – и она утихала, свертываясь около него калачиком. Разве только поварчивала, чтобы не потерять своей важности и не подвергнуться упреку в излишней чувствительности.