Святитель Тихон Задонский - стр. 23

Известно, как искреннее и горячее попечение о благе ближних сильно оскорбляется, когда встречает или непонимание, или противодействие себе, клевету и озлобление. Именно так было со святой ревностью святителя Тихона. Он встречал препятствия в исполнении своих намерений со стороны духовенства и народа или в их невнимательности и равнодушии, или в прямом упорстве к исправлению своих недостатков, что без сомнения глубоко оскорбляло его чувствительную душу. Видел также злоречие и осуждение своей святой деятельности, что также было нелегко ему переносить. Впрочем, эти огорчения никогда не могли быть для Тихона побуждением проситься на покой, потому что это означало бы недостаток в нем истинной любви и самоотвержения на пользу ближних. Но об этих огорчениях нужно упомянуть потому, что они, сильно действуя на чувствительную душу святителя, служили немаловажной причиной расстройства его здоровья, которое чувствовалось им еще в самом начале его пребывания в Воронеже. Бессонница и частые приливы крови к голове останавливали его не только в служении литургии, как писал он прежде, но и в отправлении его обязанностей по управлению епархией. Его начали беспокоить частые исступления и тревоги крови, и он, отчаиваясь быть исправен в пастырской своей должности, решился лучше не занимать места пастыря, нежели упускать исправление своего звания.

Епископский сан и семилетнее служение в нем свт. Тихона в Новгородской и Воронежской епархиях повлияли на его последующую жизнь. По любви к уединению и безмолвию он хотел бы скрыться от людей и в безвестности трудиться для своего спасения. Но епископский сан не позволял ему этого сделать. Как возженный светильник в русской Церкви, он не мог уже скрываться под спудом для сынов ее, желавших озаряться его светом. Живя на покое в Задонске, Тихон чувствовал и неоднократно говорил, что епископский сан препятствует ему трудиться в безвестности и вдали от людей: «Если бы можно было, я бы и сей сан снял с себя, и ряску, и клобук, и сказал бы о себе, что я простой мужик и пошел бы в самый пустынный монастырь… Но та беда, что у нас в России нельзя сего сделать». С сочувствием говорил он о судьбе греческих епископов: «Там ‹на Афоне› наши братья, епископы, оставив епархии, живут по монастырям в уединении».