Священник Глеб Якунин. Нелегкий путь правдоискателя - стр. 12

Глеб Якунин – студент Пушно-мехового института

Александр Мень не сгущал краски – Сибирь в эти годы была страшна, поскольку после смерти Сталина из лагерей освобождались не только невинно осужденные, но и уголовники, которые оседали неподалеку от лагерей: «В городе сейчас новый взрыв бандитизма. Грабеж на сотни миллионов. Грабят банки, угоняют машины, убивают и калечат людей. Недавно был случай, когда двухлетний ребенок разорвал облигацию на десять тысяч. Отец отрубил ему обе руки, его судили. Говорят (но, наверное, врут), что на суде, ребенок плакал и кричал: «Папа, отдай мне ручки». Кроме этого, было несколько процессов сыновей, которые свезли своих матерей на помойки и завалили. Иногда мне среди этой человеческой гадости становится очень мерзко. Хочется уйти куда-нибудь, пожить хоть недолго среди нормальных. Но слава богу, в Иркутске есть нормальные (единицы). Может быть, тебе покажется, что я преувеличиваю, но ведь у каждого своя мерка и свой подход. Я соскучился по умным лицам и нормальным культурным людям, которым подобает быть в XX веке. А что здесь? Я расскажу тебе потом. Я узнал здесь больше, чем за всю жизнь, и потерял 50% своей веселости»^>5.

Власти СССР и в эти годы готовились к войне, поэтому студенты были обязаны в течение нескольких месяцев проходить военную подготовку: «Вот уже две недели, как я действую в роли солдата. Не сказал бы, чтобы это было похоже на курорт, но не так уж это ужасно, как рассказывал Глеб. Жизнь наша примерно такого характера. В семь часов орут подъем. Нужно моментально встать, одеться, умыться и пр. Потом сорок пять минут бегать и на турнике. Это не доставляет мне никакого удовольствия. Счастье, что погода не очень жаркая. Потом – учения. Бесконечные маршировки по пыльным дорогам, с шинелью, лопатой, автоматом и противогазом. В кирзовых сапогах. 14-го числа приняли военную присягу. Все время на стрельбище. Палим из всех видов оружия. Целые дни на полигоне. В долине между гор часто ночные занятия. Стрельба, ракеты, атаки, танки и пр. Это довольно интересно. Личного времени нет. То оружие чистим, то муштра, то учения. Но я умудряюсь и читать и даже писать. Приходится урывать по пять минут в окопах. Выроешь, замаскируешься, поставишь автомат и понеслась. Без сумки очень плохо. Даже Библию мою портативную некуда класть. Но теперь ношу ее с разрешения командира взвода под гимнастеркой. Даже ходил с ней раз пять в атаку»^>6.

Жизнь в провинциальном Иркутске заметно отставала от столичной: «Я увлекаюсь только приемником. Вечером мы с Глебом включаем неплохую музыку и даже заграничные станции на английском и пытаемся разобрать. Так как мы далеко и к нам заходят редко, я сделал в комнате обстановку и оформление согласно своим вкусам. Совершенно свободно. Между прочим, я с каждым днем все более и более убеждаюсь, что попал лет на двадцать пять назад. Такие здесь дикие представления, предрассудки и нравы. Даже в местных газетах появляются такие статьи, которые позднее 1930 года в Москве не могли бы появиться. Но это как обычно. Провинция в хвосте. Трамваев приходится ждать, и посадка на них такая, как у нас во время войны. Люди здесь пьют немало. Например, на сегодняшний вечер, как мне сказали, девушки потребовали, чтобы на каждого было не менее литра. Я же, напротив, здесь совсем не пью. Одним только заразился. Говорю «однако» чаще, чем нужно, как здесь все говорят. Вообще, наш московский выговор резко отличается от местного. Но в здешней отсталости есть и плюсы. Например, кроме журналов, которые я тебе как-то показывал, я здесь свободно достаю много других изданий того же рода. В Москве было трудно, т.к. сразу расхватывали»