Своя не своя жизнь - стр. 61
Я молчу. Пока не всегда могу уловить грань, где у Евы заканчивается легкая ирония и начинается нечто более серьезное. Надо привыкнуть, набраться опыта общения. Опыт этот, правда, всегда приходит вместе с набиванием шишек. Вот чего не хотелось бы! Неужели Ева и впрямь не догадывается, что перед ней сидит Андрей, который совсем ничего не знает о большей части ее жизни? Такая вот привычная внешняя оболочка, внутри которой совсем другое наполнение. Какой же шок для нее будет, когда мне придется открыться! Или все-таки о чем-то начинает догадываться, только молчит? Ведь есть прославленная женская интуиция, она должна работать. Нет, похоже, пока действительно ни о чем не догадывается.
Коля осторожно вносит впереди себя фужер и усаживается за стол. Кстати, почему фужер, а не бокал? Честно говоря, я не знаю, в чем разница. Но раз Ева назвала фужером, то пусть будет фужер.
Коля разливает «Каберне» и под мелодию тройственного хрустального перезвона неожиданно, по крайней мере для меня, провозглашает:
– Горько!
Мое лицо моментально покрывается пунцовой краской. Словно новогоднюю маску кто-то на меня нацепил. Пальцы, напротив, холодеют и ослабевают. Только бы успеть поставить этот несчастный фужер на стол, не разбить, не расплескать. Кажется, удалось. У меня даже получается направить взгляд на Еву. Значит, мышцы лица еще работают, хоть что-то не отказало мне. Ева тоже сидит крайне смущенная. Даже не знаю, кто из нас покраснел больше. Зеркала рядом нет, поэтому себя не вижу. Может, это и к лучшему. Я медленно начинаю подниматься.
– Андрей, перестань, мальчик пошутил, – голос Евы выражает сопротивление, но весьма слабое.
– Ничего я не пошутил, – обиженные нотки Коли, словно спусковой крючок, стряхивают с меня оцепенение.
Я подаю Еве руку. Опираясь на нее, моя жена поднимается, машинально поправляя на себе жакет. Ее лицо, раскрасневшееся и манящее, уже совсем близко. Я закрываю глаза и наощупь, одними губами, ловлю ее губы. Какое блаженство! Весь мир куда-то проваливается, есть только Ева. Больше нет ничего, даже времени.
– …Двадцать семь! Двадцать восемь! – откуда-то издалека ко мне начинают прорываться звуки Колиного голоса. – Двадцать девять! Тридцать!!!
Я отпускаю губы Евы в свободное плавание и наконец открываю глаза. Передо мной плывут цветные пятна, за которыми улавливается силуэт Коли.
– Ну вы даете! – с восхищением произносит сын.
Я сижу, уставившись в тарелку с каким-то удивительно вкусным салатом. В обычных обстоятельствах такая вкуснота непременно уже перекочевала бы внутрь меня, но сейчас оценившие творение Евы вкусовые рецепторы никак не могут достучаться до мозгового центра. И неудивительно! Всего за каких-то минут 15–20 я проделал путь от первого робкого поцелуя, охарактеризованного Евой как уровень девятиклассника, до подхватившего меня, словно щепку, и бросившего в пучину неукротимой страсти Колиного «Горько!» Наконец у меня появляются силы поднять глаза и взглянуть на Еву.