Свой – чужой - стр. 34

Разумеется, я не привык так просто сдаваться. Я сделаю модель, потому что никто пока мне не отказывал. Но и никто не заключал договор со мной – ни мэрия, никто. Хотя для меня это не просто по материальным затратам, тем не менее я к концу сентября завершу модель уже в натуральную величину. И хотел бы просто сказать тем, кто одобрил проект, – я свои обязательства выполнил. Теперь очередь за вами.

А.П. Я верю в твою звезду, твою победность. Когда к тебе ехал, я видел на фронтоне Моссовета золотую сияющую геральдику. Георгий Победоносец, тобой изваянный, стал уже по существу гербом столицы, и, наконец, Москва получила тот образ, ту пластику иконообразную, милую, родную русскому сердцу образность, в которой православный человек и мыслил свою победу и своего великого святого Георгия. Пусть будет так.

1993

Александр Проханов: Два истекших года представляются мне как бы целостным, законченным периодом: политическим, духовным, может быть, даже духовно-религиозным. Особенно четко видно, когда это время оборвалось: там, на набережной Москва-реки, этим пожаром, этой бойней.

И я, как писатель, как романист, ощущал, что сама русская история пишет какой-то роман. Через мою редакцию проходили удивительные люди, развивались их характеры, внутренние отношения. Эти отношения превращались в дружбу, конфликты, вражду, потом опять люди сходились. Через наш патриотический мир или собор проходили военные, священники, политики, художники, писатели. И вся череда событий свивалась в какой-то жгут, в какую-то фабулу, в какой-то увлекательно-страшный, мистический роман, который должен был иметь свой фокус и свою развязку. И я ожидал ее, повторяю, не как политик, а как интуитивист. Я ожидал, что этот роман должен был окончиться трагически: кровью, бедой, стоицизмом, каким-то взрывом светоносной энергии.

И в сентябрьско-октябрьские дни, когда я был закручен в газетный процесс и в политику, во встречи и интриги, в борьбу, мне не удавалось до конца схватить, понять эти события в Доме Советов. И наша там встреча, мимолетная, как в тумане, когда я вошел в комнату и вы сидели, усталый, после бессонной ночи, и мимолетные встречи с Ачаловым, с Руцким, с нашими друзьями-политиками, со Стерлиговым, со шпионами, с диверсантами – все это до сих пор для меня какой-то неразгаданный, нераспутанный ком.

И мне очень важно узнать от вас, как действовали, как жили, как ощущали себя в этих лабиринтах «Белого дома» и ваше движение, и вы лично. Что вы оттуда вынесли, как вы понимали этот процесс?