Сволочь ненаглядная - стр. 13

– Лампушечка, – залебезил Кирюша, – а мне картошечки?

– Ладно, иди мой руки, – вздохнула я, – не морить же тебя голодом, Лобачевский.

– С салом, зеленым луком и чесноком, – уточнил Кирюшка и с гиканьем понесся в ванную.

Я ухмыльнулась. У Кирюшки самый счастливый возраст, забот никаких, и если в школе плохо, то пусть хоть дома будет хорошо, иначе зачем человеку семья?

Не успела пожариться картошка, как прибежал Сережка, потом Катя. Вечер пролетел незаметно, в домашних хлопотах. На следующий день пришлось сначала улаживать дела в школе, потом сходить к тренеру… Словом, о Насте я вспомнила только в субботу, собираясь на рынок. Вытряхнула на диван сумку в поисках кошелька и наткнулась на ключик. Делать нечего, придется ехать в ЦИТО, мало ли что хранится в ячейке, насколько я знаю, без ключа к ней и близко не подпустят.

В Центральном институте травматологии приветливая женщина в безукоризненно белом халате принялась методично перелистывать большую книгу. Минут пять она внимательно вчитывалась в страницы и наконец заявила:

– Такая не поступала.

– Проверьте еще разок, – попросила я. – Звягинцева Анастасия, с переломом шейки бедра, переведена из Склифа.

– У нас не пишут, откуда больной, – вежливо возразила служащая и опять принялась изучать пухлый том.

– Нет, не было.

Я страшно удивилась:

– Как же так! Говорили, к вам отправили, сустав искусственный собрались ставить.

Женщина развела руками.

– Может, передумали или в другое учреждение определили. Сейчас пластику многие делают, на самом деле ничего сложного, цена, конечно, кусается…

В глубоком изумлении я вышла на Садовое кольцо и решила доехать до Склифосовского, не так уж и далеко было.

Коза был в ординаторской. Увидев меня, он хмыкнул и ехидно спросил:

– Небось назад хотите…

– Ни за что, – успокоила я его, – скажите, куда увезли Настю Звягинцеву?

– Звягинцева, Звягинцева, – начал чесать в затылке хирург.

– Перелом шейки бедра из 717-й, – напомнила я.

– Ах, эта, – обрадовался Станислав Федорович и потянулся к толстым историям болезни.

Нет, все-таки у врачей омерзительная привычка запоминать не человека, а его хворобы. В прежней жизни я часто посещала гинеколога, все надеялась родить ребенка, да видно, не судьба. На прием ходила только к профессору Карымышинскому. Так вот, милейший Михаил Федорович никогда меня не узнавал. Я появлялась в кабинете, и доктор сухо бросал:

– Раздевайтесь.

Но стоило влезть на кресло, как добряк-врач расплывался в радостной улыбке.

– Фросенька, детка, как дела?

Узнавал он меня не по лицу. Вот и Коза припомнил Настю, лишь услышав про диагноз.