Свои-чужие - стр. 37
– Ну, ребятушки, – сказала она четверым маленьким Казинсам. – Мы с вами умнем весь арахис на борту.
Уоллис притворилась, будто и сама – ну, надо же, как совпало – летела в тот день в Виргинию, и разве не замечательно, что они оказались в одном самолете? И все у нее вышло так легко и ловко, что Тереза расплакалась не раньше, чем вернулась из аэропорта и вошла в опустевший дом.
На обратном пути сопровождающие были со стороны Терезы – сначала мать, потом – ее любимая кузина. Берт покупал билет всякому, кому хватало отваги провести шесть часов в самолете с его детьми.
Но в 1971 году было решено, что дети уже большие и могут летать одни, иными словами – что 12-летнему Кэлу и 10-летней Холли по силам справиться с Джанетт, которой в восемь лет ни до чего не было дела, и с Элби, которому в его шесть дело было решительно до всего. В аэропорту Тереза передала им билеты, присланные Бертом, и посадила на самолет до Виргинии – причем без багажа, на что никогда бы не решилась, если бы вахту несла Бонни или Уоллис. Пусть-ка Берт покрутится, подумала она. И обеспечит детей всем необходимым, начиная с зубных щеток и пижам и далее по списку. Она передала Холли письмо для него. Всех четверых требовалось сводить к стоматологу – почистить зубы от камня, а Джанетт еще и нужно было поставить несколько пломб. Она послала Берту список детских прививок, галочками отметив те, что требовали повторной вакцинации. А то сколько можно с работы отпрашиваться, чтобы по врачам бегать! Эти доктора вечно опаздывают, иногда на полдня в клинике застрянешь. А миссис Казинс номер два на работу не ходит. Вот у нее времени хватит и по магазинам пройтись, и к зубному съездить. У Холли от уколов кружится голова. Элби укусил медсестру. Кэл отказался вылезать из машины. Она и тащила, и тянула, однако сын так растопырился в двери, что никакими силами извлечь его не удалось, и последнюю прививку они пропустили. И еще – она куда-то задевала «прививочный паспорт» Джанетт, а потому не может точно сказать, что ей кололи, а что нет. Все это она подробно изложила в письме бывшему мужу. Беверли Казинс, ты хотела моих детей? Получи и распишись.
Дети сидели по обе стороны прохода: мальчики – слева, девочки – справа, и каждому вручили значок «юного авиатора». Прикалывать его не захотел только Кэл. Все были ужасно рады, что летят на самолете и что на целых шесть часов остались без надзора. Хотя они и ненавидели расставаться с матерью – юные Казинсы были безоговорочно преданы ей, – все, включая двух самых младших, родившихся уже после того, как семья перебралась на Запад, считали себя виргинцами. И все дружно терпеть не могли Калифорнию. Всех достало пихаться и толкаться в коридорах Объединенной окружной школы Торранса. Достал автобус, подбиравший их каждое утро на углу, достал водитель, который лишних полминутки не мог подождать, если из-за копуши Элби они не успевали. И даже любимая мама достала, потому что начинала кричать, когда они, пропустив автобус, возвращались домой. Вот теперь из-за них она опоздает на службу! Она неустанно повторяла это в машине, покуда на жуткой скорости неслась в школу: а служба ей нужна, им не прожить на деньги, что присылает им отец, и она не может себе позволить рисковать увольнением из-за того, что у них, черт возьми, не хватает ума вовремя выйти из дома. Чтобы заглушить мать, они принимались щипать Элби, и визг его заполнял машину как горчичный газ. Но больше всего их достал этот самый Элби, который уже залил все вокруг своей кока-колой и теперь сосредоточенно пинал кресло впереди. Он, он был виноват во всем. Но и Кэл их тоже достал. Мать повесила ему на шею грязный шнурок с ключом и сказала, что это его обязанность – приводить всех домой после школы и кормить обедом. Кэла это достало, он хотел отдохнуть и частенько просто запирался в доме на час, а то и больше, оставив своих сестер и брата снаружи, чтобы без помех посмотреть телевизор. Лютая погибель детям во дворе не грозила: попить они могли из садового шланга, а укрыться от солнца – под автомобильным навесом. Но когда возвращалась с работы мать, младшие с воем бросались ей навстречу и жаловались на свою несчастную долю. И врали, что сделали уроки, – врали все, кроме Холли: та и в самом деле всегда готовила все уроки, даже когда приходилось заниматься под автомобильным навесом, сидя на земле по-турецки. Правда, Холли и жила ради похвал, которыми ее осыпали учителя. Но их достала и Холли со своими пятерками. А не достала их одна только Джанетт – и то лишь потому, что о ней вообще никогда не думали. Она все время молчала, и внимательная мать давно бы уж спросила учителя или педиатра, не кажется ли им, что с ребенком что-то не так, – однако никому ничего не казалось. И Джанетт это достало.