Свои-чужие - стр. 28
Отец Франни стал маленьким и хрупким. Рак уже добрался до его печени.
Вот что-то такое, наверное, выдал бы Ломер на эту тему.
– Ну, перескажи мне какую-нибудь его шуточку, – попросила Франни.
Фикс улыбнулся потолку и Ломеру, сидящему рядом в машине. Так прошло несколько минут – серебристые капли медленно скатывались по пластиковым трубкам к катетеру у него в груди. Фикс покачал головой:
– Я их все уже забыл.
Но тут он немного покривил душой. Одну все-таки вспомнил.
– Ну, в общем, сидит дамочка одна дома, а тут коп стучит в дверь, – начал Ломер. В первую минуту Фикс даже не понял, что напарник рассказывает очередной анекдот. С Ломером всегда так: не знаешь, он шутит или говорит серьезно. – И у копа на поводке собака, ну, вроде бигля, или малость покрупнее, и вид у собаки страшно виноватый. Она и хочет на женщину взглянуть, и не смеет, ну и пялится в землю, словно четвертак обронила.
Да, похоже, это анекдот. Фикс вел машину. Окна были открыты. Покрякивала рация, выбрасывая закодированные инструкции, и он подкрутил ее так, что слова стали не громче потрескивания статических разрядов. У Ломера и Фикса определенного маршрута не было. Они просто патрулировали улицы. Следили за обстановкой.
– Коп явно не в своей тарелке, – продолжал Ломер. – Дело попалось щекотливое. «Мэм, – говорит он, – это ваша собака?» Дама отвечает: «Моя». – «Я должен с прискорбием сообщить вам, что произошел несчастный случай – автокатастрофа. Ваш муж погиб». Ну, сам понимаешь, она горем убитая, плачет-заливается, все такое… А собака все глаза отводит. «Но, мэм, это еще не все, – выдавливает из себя коп. – Мне надо еще кое-что сказать вам». И уж чтобы ее не томить: «Ваш муж, когда мы обнаружили его тело, был э-э… совершенно голый». – «Что? Голый?» – вскрикивает дамочка. Коп кивает, прокашливается: «Тут вот еще какое дело, мэм… В машине с ним была женщина, и тоже… э-э… без одежды». Жена этак ртом делает – не то «ох!» говорит, не то просто воздух ловит. И коп доканчивает – деваться-то ему некуда: «В машине, мэм, была и ваша собака. Создается такое впечатление, что выжить удалось ей одной». А собака смотрит на свои передние лапы, будто думает: «Да лучше бы я с ними убилась!»
Фикс свернул на Альварадо. Было 2 августа 1964 года, и, хотя время шло к девяти, еще не совсем стемнело. Лос-Анджелес пах лимоном, асфальтом и растворенными в воздухе выхлопами миллиона машин. На тротуарах возились и носились мальчишки, казалось, что все они, сколько ни есть, вовлечены в какую-то одну игру, но уже выползали на улицу и ночные твари – мелкие бандиты, проститутки, наркоманы, терзаемые своей неутолимой нуждой, участники единого рынка. Каждому здесь было что купить, или продать, или спереть. Ночь была еще очень юна, но, мало-помалу разогреваясь, вступала в свои права.