Сводные. Мой дерзкий май - стр. 52
18. Глава 18
Вот и подошла к концу первая учебная неделя в новой школе. Любимой она мне не стала, как и родной. И дело не в маленьком сроке моего пребывания, дело в одноклассниках.
Вчера на уроке литературы я снова стала заикаться у доски. Это было так унизительно. Стоять как истукан, краснеть и слышать злой смех мальчишек и девчонок.
Один только Витя по-прежнему поддерживал меня: от читал интересные песни в стиле рэпа, танцевал классно для меня и даже один раз угостил в столовой булочкой с маком. Вот такой вот настоящий джентльмен.
Давид, казалось, стал ещё грубее. В школе он часто начинал первый, провоцировал и остальных ополчиться против нас с Витей. И его все поддерживали и соглашались с каждым его словом.
Сначала они называли меня «Нам-нам». Потом кто-то придумал «Нам-Нам» заменить на более подходящее «Ням-ням». А сегодня так вообще Давид назвал при всех «Ам-ням» и сказал, что я похожа на него.
Витя пытался за меня заступиться, но Глеб и Давид скрутили его, чуть не разбив ему очки.
Вечером после футбола Давид пришел с синяком под глазом. Я думала, что это Витя его так покалечил и, конечно, сразу написала ему. Но Витя уверил меня, что это не его рук дело. Он был в школе танцев и не в курсе, кто побил Давида.
«Наверное, это те старшеклассники, поделом ему. Значит сам нарвался», — написал Лапшин в сообщении. Я успокоилась, ведь мне не хотелось, чтобы Витя ввязывался в новую драку из-за меня. Одному только черту известно, что в голове у этого бандита Каминского.
Дядя Гриша долго, очень долго ругал Давида. Я все слышала, ведь он кричал на него громко, на весь дом.
«Когда ты возьмёшься за ум? С кем ты снова подрался? Я не пойду больше в школу краснеть и позориться! Мне стыдно, что у меня такой сын! Стыдно!»
Тяжёлые, полные отчаяния слова отчима как-то особенно впечатались в сознание, когда я лежала на кровати по уши прикрытая одеялом. Они как якорь будто бы тянули меня под воду, где не было воздуха, чтобы дышать. Будто бы были обращены ко мне. Не знаю почему, но в тот самый момент, когда я услышала глухой щелчок, похожий то ли на удар, то ли на пощечину, я заплакала. И мне стало дико, очень больно и неприятно в душе от собственных ощущений.
Папа так его не любил… Так был холоден с ним, как и мама со мной. И это страшное сходство осело неподъёмным осадком в груди. И как я ни старалась его прогнать, вытолкнуть, выдохнуть, — не получалось.
Это новая правда, к которой я оказалась совсем не готова, не понравилась мне. Я не хотела, чтобы нас что-то объединяло с Давидом. Никогда!