Свободная охота (сборник) - стр. 35
– Не дрейфь, гусары! – ну будто бы был давешним генералом. Майор не выдержал и добавил: – За нами – Россия!
Насчёт России Денисов, конечно, был неправ, никакая Россия за ними не стояла, здесь, у чёрта на куличках, на границе с Пакистаном, они никак не могли защитить заснеженные просторы своей родины, но слишком уж точно он скопировал генерала, простудно шмыгнул носом, расправил воротник, показывая, какая у него тельняшка, и «гусары» не выдержали, засмеялись.
Нутро вертолёта, в которое забрался Денисов, было стылым, на расчалках образовался иней, за железо нельзя было взяться – прилипали, как на Севере, пальцы, хотя ночной морозец был ласковым, аккуратным, совсем не северным, холодил кожу и зубы, но вреда не причинял, но вот железо вбирало в себя холод, накапливало его, аккумулировало – ох и нерусское же слово! – и всякий раз готово было шибануть по живому телу током. Ванитов с Бессарабовым расположились недалеко от майора, по-ребячьи втянули головы в воротники, стараясь побыстрее надышать в комбинезоны тепла, оказаться в неком влажном коконе, который тепло, к сожалению, долго держать не сможет. Поймав взгляд Денисова, Ванитов освободился от воротника, поднял голову и дохнул серым тёплым паром:
– Товарищ майор, пора, наверное!
– Сей секунд, гусары! – готовно отозвался майор, словно не он был начальником у десантников, а десантники у него, десантники засмеялись, но смеха их Денисов не услышал – вертолёт загрохотал, затрясся, на зубах возник невольный зуд, тяжёлый, хлопающий звук вдавил барабанные перепонки внутрь – командир вертолёта запустил машину.
Через несколько секунд они взлетели – мотор «вертушки» к приходу десантников был прогрет, прослушан, выверен, баки заправлены под пробку – лётчики встали на час раньше десантников.
Едва поднялись, как увидели нежную дорогую розовину, словно бы изнутри проступившую на макушках гор, – это был призрак, отсвет солнца, свалившегося на дочь куда-то в ущелье, в гибельную пустоту, переспавшего там и теперь оттуда, из низов пославшего прощальный лучик горам, людям, земле, всему живому, что тосковало без светила, впадало в печаль и в горечь.
– Тёзка, а того генерала ты хорошо помнишь? – толкнул Ванитов Бессарабова, Бессарабов качнулся, прижал руку к воротнику, усмиряя зуд, плясавший на зубах.
– Конечно. А что?
– Фу, маркиз, вопросом на вопрос! Как в Одессе!
Нежная розовина косо свалилась под колёса вертолёта, нырнула, будто намыленная, куда-то под брюхо, Ванитов вдавился спиною в вертолётную стенку, поморщился – ребристая железная распорка больно втиснулась в хребет, а оторваться от стенки не было сил – вертолёт закладывал такой глубокий вираж, что лётчикам, работающим дома, на родине, такие виражи и не снятся, их просто нет в технических данных, – машина шла по окружности вниз, винтом к земле, а ободранными пуговицами колёс кверху, в следующий миг вертолёт сделал гимнастический кувырок, выпрямился и пошёл мерять лопастями пространство: полетели низко, споро, поэтому показалось, что земля излишне убыстренно стала уноситься назад, куда-то в прошлое, в беспечное вчера, в нети, – а возврата оттуда, как известно, нет. Внизу живота возник холодный колючий пузырёк, поднялся, ткнулся холодным крохотным бочком в сердце и лопнул; Ванитов поморщился – было больно.